— Тогда все и кончилось, — глухо сказал Федор Олегович. — Ты, возможно, не поверишь мне, я никогда особо не демонстрировал чувства… но я ее любил. Я настолько ее любил! А твоя мама предала меня. Оказалось, что все время обманывала. Тонко. Расчетливо. Она просто меня уничтожила. Как человека и как мужчину.
— Я не верю, — Лия никак не могла осознать. — Мама не могла так поступить.
— Я тоже не верил. Но все, что рассказал тебе, правда. Ты разве сама не помнишь?
Лия всегда старалась стереть из памяти, накрепко, воспоминания детства. Но сейчас перед глазами всплыло: теплое море, ночь, и она на огромном кругу рядом с Борькой плывет по лунной дорожке. Навстречу яхте с алыми парусами. А вот про Питер в голове остались только статуи, атланты и несмешной клоун в цирке.
— Я даже не знала, что ты тогда приезжал, — в растерянности прошептала Лия, — и что вы с мамой поссорились.
— Мы с ней разумные люди. Мы не стали шумно выяснять отношения. Но в тот же день очень жестко поговорили. Она попросила развода. Я сказал: пожалуйста, но детей не отдам.
— Разве мы нужны были тебе? — прошептала Лия.
— Вы тем более были не нужны чужому мужику, — отрезал отец. — И мы в итоге решили, что будет разумным сохранять видимость семьи — хотя бы еще пару лет, пока ты немного подрастешь.
Лия горько усмехнулась:
— Ты знаешь, пап… Я всегда чувствовала: у нас дома что-то не так. Напрасно вы притворялись.
— Не прошло и года, как твой брат попался на краже. Надеюсь, ты хотя бы теперь понимаешь, почему я не бросил все силы, чтобы вытаскивать Бориса из тюрьмы. И не слишком поддерживал в той ситуации Василису.
— Да, теперь мне все ясно, — прошептала Лия.
— Что тебе ясно? — усмехнулся.
— За что ты его ненавидишь. И в тюрьму отправил.
Федор Олегович горько усмехнулся:
— Врать не буду. Борис никогда не был мне близок. Но неужели ты веришь, что я мог на него донести?
— Ты ж сам признался! Там, в горах.
— Я просто не счел нужным оправдываться, — устало отозвался отец. — Но я не воюю с детьми. И весь этот бред, будто я его сдал, пусть останется на совести моего сына.
— Но Борьке же следователь сказал!
— Не знаю, кто ему что сказал. Лично я ни в какую милицию не звонил. Хотя бы потому, что даже представить не мог, будто моя кровь, наследник, отправится грабить чужую квартиру.
— Но я тоже видела! Ты тогда, тридцать первого декабря, ходил на улицу, к телефону-автомату!
— Лия, девочка моя. Если ты так хорошо все помнишь, что у меня было в руках, когда я вернулся домой?
Лия наморщила лоб.
— Какой-то пакет. С розами.
— Правильно. Там был хлеб. Потому что за ним отправился Борька — да так и не принес.
— Кто же на него донес тогда?!
Лицо прорезала горькая складка:
— Я потом выяснил. Сосед, с кем Борис враждовал, сам похвастался. Он знал, что ключи потерял. И когда уезжал на Новый год, человека нанял. Из квартиры напротив. Попросил присматривать за своим жильем. Тот в милицию и позвонил, когда увидел, как парни дверь вскрыли.
Взглянул на дочь с укором:
— Так что не считай меня совсем уж ничтожеством.
Но она взглянула гневно:
— Все равно ты был должен Борьку спасти.
— Нет. Не должен. Когда его вину доказали, я счел это знаком судьбы. И принципиально не стал его вытаскивать. За подлые поступки должно обязательно следовать воздаяние.
— Чего-то я не понимаю тогда. — Лие вдруг стало холодно, она обхватила себя руками. — Если у мамы был богатый любовник… Настолько богатый, что у него своя яхта… Почему он тогда не дал ей денег, чтобы Борьку отмазать? Десять тысяч всего. Копейки для серьезного бизнесмена.
— Полагаешь, деловые люди способны помогать бескорыстно? — иронически вздернул бровь отец.
— Они, наверно, не отдадут чужим людям половину своего состояния, — нахмурилась Лия. — Но как можно не помочь любимой женщине спасти сына из тюрьмы?! Я ведь помню, как все тогда было. Ты сразу после Нового года уехал. Мама ходила по банкам. У каких-то знакомых денег пыталась занять. И только десятого января вдруг наряжается — и идет, как я думала, на собеседование. Почему она не попросила у своего любовника денег раньше?
— Возможно, он проводил каникулы в Куршевеле и только десятого вернулся, — хмуро отозвался отец.
— А ты точно уверен, что любовник был?