Солнце — крутой бог

В этот вторник какие-то очень важные мысли крутятся у меня в голове. Но я никак не могу разложить их по полочкам. Вместе с тем у меня созрел план относительно Франка. Только бы мне не забыть его. Этот план.

Или правильнее сказать: ПЛАН!

Потому что он важный.

Вопрос лишь в том, смогу ли я его осуществить.

Среда, 24 июля

Генерал — это чувак, у которого всегда есть наготове ПЛАН. Сколько-то там подчиненных и местность, на которой они располагаются. Его дело — вышибать дерьмо из врага, который прячется в буше. Забыта Клаудия. Забыт мой проект стать взрослым за несколько недель. У меня есть ПЛАН. Адам — генерал, который с первой же минуты, как проснулся, имеет в голове четкий ПЛАН.

— Сегодня я приглашаю тебя на ланч, — говорю я Сёс, пока она еще не убежала на работу.

И мы договариваемся встретиться в «Багель & Джюс» ровно в двенадцать. Когда она умчалась, генерал Адам довольно потирает руки. Первая часть плана выполнена. Перед уходом я делаю важный звонок. Генерал Адам говорит, говорит, и наконец вырисовывается вторая часть ПЛАНА. Настоящая битва при Ватерлоо. Пахнет порохом, пушками и, возможно, кровью. Но едва ли при исполнении моего плана прольется хоть капля крови. Напротив. Эта битва будет выиграна без единой жертвы. В данном случае я — генерал Любви. Я иду в город и составляю ПЛАН ЛЮБВИ.

— Ты думаешь только о любви и занят только ею, — упрекает меня Солнце, когда я прихожу на место. — Разве ты не собирался совершить этакий гигантский прыжок? Подумай о всех каролинах, вместе взятых. Разве ты не собирался доказать им, что ты классный парень?

— Да. Но иногда планы меняются, — отвечаю я. — Я стал генералом любви. Во всяком случае, на несколько дней. Позже я еще вернусь к своему проекту. А сейчас…

— О'кей, о'кей, — угрюмо отвечает Солнце. — Я больше ничего не желаю слушать о твоем плане. Прости, но мы с тобой обычно называем его ПЛАНОМ.

— Правильно, — отвечаю я. — А сегодня я называю его просто планом.

Солнце не отвечает. Оно обижено. Оно потеряло контроль. Теперь уже не оно всем заправляет. Не так-то легко распоряжаться генералом Любви. Я растягиваюсь на крыше элеватора и снимаю с себя майку. Потом снимаю штаны, чтобы загар был ровным. День как раз подходящий. А генералу надлежит выглядеть здоровым и загорелым. Особенно генералу Любви. Солнце щедро одаривает меня теплом, а я загоняю ПЛАН в ту часть мозга, которая не спит и позволяет думать.

Если я сделаю так или так…

Если я скажу то или то…

Если я использую эти слова…

На лицо мне падает тень. Что это, чайка? Нет. Самолет, летящий над городом? Нет. Может быть, это Франк? Я вспоминаю тот раз — кажется, что я сто лет назад думал о нем только как о Чуваке в Плаще, и даже его боялся.

Но нет. Воздух рассекает чей-то тонкий силуэт.

— Если ты перестанешь мучить меня по ночам, я перестану мучить тебя здесь, на крыше!

Генералу необходимо время, чтобы собраться с мыслями. Я опираюсь на локти и пялюсь снизу вверх на Клаудию, которая смотрит на меня недобрым взглядом.

— Почему ты не отвечаешь на мои звонки? Что, собственно, с тобой происходит?

— Ничего не происходит, — отвечаю я и протягиваю к ней руки. Опытный генерал Любви готов справиться с любой трудностью. Хотя, признаюсь, у меня такое чувство, будто меня вытащили из постели. Впрочем, союзнику Солнца никто не страшен. Тем более Старикашка-Солнце полно всяких выдумок, главная цель которых — удивить меня. Я гляжу через плечо Клаудии и вижу, как оно весело мне подмигивает. Это-то и противно, его рожа говорит мне: «Получил, что заслужил?» И я начинаю оправдываться.

— Понимаешь, я вдруг сразу всем понадобился. И Рейдару, и Франку, и всем. А вообще, все в порядке, — и я снова протягиваю к ней руку. Но она не берет ее. Клаудия вся в шипах, и коготки у нее что надо. Она неохотно ложится рядом со мной. И снимает с себя шорты и топик, чтобы тоже позагорать.

— Что значит, что я мучаю тебя по ночам? — спрашиваю я.

— Не бери в голову.

— Я тебе снюсь? Правда?

— Тебя это не касается, клоун! — говорит она, но на этот раз не может удержаться от улыбки. И ее глаза, которые стали темно-синими, почти черными, снова светлеют, она прижимается губами к моим губам, и мы парим уже в собственном небе.

В минуту слабости генералу Любви Адаму удается сбросить с себя форму. Несколько секунд он раздумывает, не послать ли войска домой и не зачехлить ли танки и пушки.

— Я… люблю тебя, — говорит она, и я тоже ее люблю.

Я ужасно ее люблю. Но я боюсь произнести это вслух.

Я отвечаю ей урчанием, которым пользуются мужчины, когда не хотят отвечать. Когда они согласны, но не хотят в этом признаться. На форме генерала нет ни складочки.

Но, думаю, Клаудия, все понимает. Ее глаза становятся голубыми и все-таки смотрят на меня. Она видит меня сквозь униформу и медали, и карты, и огнестрельное оружие, возвышающееся надо всем.

И мне опять хочется произнести эти слова. Но мои губы снова склеены суперцементом, и от этого я урчу еще громче.

И Клаудия понимает.

И Клаудия улыбается.

И теперь она улыбается не так, как улыбалась Каролина, когда думала, что победила меня.