Солнце — крутой бог

Я не пролежал и получаса, как на крышу является Клаудия. Она пыхтит, словно у нее астма, и кладет передо мной мои (то есть папашины) синглы. Я вспоминаю, что я совершенно голый, хватаю конверт с пластинкой и пытаюсь прикрыться.

— Расслабься, — говорит она и тоже раздевается догола.

И все-таки я не могу отложить конверт. Мне кажется глупым, что я прикрылся конвертом «Бетонной истерии». В конце концов я со вздохом откидываюсь на спину, и она ложится мне на руку.

Мы шепчем друг другу слова, которые шепчут только влюбленные. И которых вы, Братья & Сестры, здесь от меня не услышите. Ведь есть же что-то, что называется личной жизнью. Хотя я и рассказал вам гораздо больше, чем кому бы то ни было.

Синглы, во всяком случае, вернулись домой, и я с наслаждением получаю причитающиеся мне за них поцелуи. Это означает, что о пункте 4 можно уже забыть. Но это не главное. Я накрываю синглы рубашкой, чтобы от жары они не пошли пузырями.

Все хорошо, но меня донимают приставания Клаудии. Начинается с того, что она хочет, чтобы я говорил ей, как я ее люблю и всякое такое. Без этого она просто не может жить.

— Не приставай, — говорю я в конце концов. Это звучит так, как будто Каролина разговаривает с волчонком Адамом. Нетерпеливым волчонком, который не может не приставать.

— Если мы будем повторять это слишком часто, мы исчерпаем свой лимит, — говорю я, и она скисает.

Но через пять минут все забыто. Во всяком случае, с ее стороны. А вот я лежу и размышляю. Может, просто это я так сверхчувствителен? Но мне все равно не избавиться от чувства, что она слишком пристает и навязывается и что меня это все больше и больше раздражает.

— Как думаешь, у нас с тобой много общего? — вдруг спрашиваю я.

— Общего?.. Ну-у… думаю, да, — вяло отвечает она и разговор застопоривается. Мы пробуем загладить не ловкость длинным поцелуем, и я уже жалею, что заговорил об этом. Но одновременно мне хотелось бы сказать побольше о своем раздражении. Вместо этого я произношу дежурное извинение — мне необходимо по делу встретиться с Франком. Я все объясняю своим ПЛАНОМ, и, похоже, она мне верит.

Когда я встаю, я вижу на бетоне наши отпечатки. Две ляжки лежат рядом с одной ногой. Это похоже на изящно проведенные полосы. На китайский рисунок. Влага мгновенно испаряется на солнце, и наш отпечаток пропадает. Я смотрю на тело Клаудии — оно очень красивое, как я и предполагал. Но я не хочу думать об этом и одеваюсь.

Потом я вскакиваю на велосипед и уезжаю. Все-таки заглядываю к Франку, хотя и не собирался. Он стоит во дворе и возится со своим велосипедом.

— Ты тоже купил себе велик?

Я тут же отмечаю, что велик новый и что это особая и очень дорогая модель. Но у Франка есть на это деньги. Его велик стоит, очевидно, дороже, чем мой.

— Новехонький, — гордо говорит Франк. — Давай проедемся вместе, обкатаем?

— А где ты его купил? — спрашиваю я, когда мы останавливаемся у Маридалсваннет.

— Эхмкгр, — отвечает он, и мне кажется, что у него рот тоже полон грифов.

— Где?

— В «Урбан Экшн», — отвечает он, отвернувшись.

— Так это же магазин Сёс! — в изумлении восклицаю я. Несколько минут у меня уходит на то, чтобы переварить это известие.

— Э-э… да, она… была там… — заикаясь, отвечает Франк, как мальчишка, которого поймали на месте преступления одновременно с мороженым и пирожными.

— Это случайно или?..

— Что ты имеешь в виду? — По его роже я уже не уверен, что он был в магазине Сёс. Или зашел туда потому, что только в «Урбан Экшн» можно было купить именно такой велик, какой ему хотелось. Я перестаю его допрашивать. Мне надо подумать. Может быть, это имеет большое значение для моего ПЛАНА? Может, посеянное мною семечко уже проросло?

Дома на автоответчике оставлено несколько сообщений. Кто-то неизвестный звонил два или три раза и, хрюкнув или хмыкнув, клал трубку. Ни на кого из моих знакомых это не похоже. Я ни в чем не виноват, и совесть моя спокойна, Братья & Сестры. Со спокойной совестью я сажусь на балконе, чтобы спрятаться от обжигающего солнца. И думаю о своем списке с проблемами. Вычеркиваю пункт 4, поскольку синглы в целости и сохранности уже стоят на полке. Пункт 3 ПЛАНА, похоже, тоже скоро будет выполнен. И как раз в эту минуту в моем списке неожиданно появляется новый пункт.

Снова звонит этот дурацкий телефон. Не задумываясь, я снимаю трубку и слышу папашин голос.

— Я так и думал, — сурово говорит он.

И я сразу понимаю, о чем он думал.

Я чертыхаюсь про себя.

Я исполняю военный танец.

— Солнце — навозный бог! — пою я про себя и грожу кулаком небесам. Солнце заходит за облако, и мои слова его не трогают.

— А-а, это ты… сегодня у нас почти не было работы, — смело начинаю я. Может, хотя бы на сей раз разыграется крутой фильм-экшн, и я отделаюсь быстрой ложью. Я изображаю Шварценеггера, вот бы мои мышцы и мозг немного выросли.

— Не напрягайся, — сухо говорит папаша. — Я уже звонил тебе на работу. И узнал, что ты, так сказать, болен.

Что ты на это скажешь?

Адам Шварценеггер съеживается, превращаясь в маленький сухой шарик.