Солнце далеко

— Беги, Евта-а! Беги! Сожгут дом! Сгорит все…

От страха Евта прирос к земле, челюсти его дрожали.

— Да к-как же я? К-как же?

Он шагнул к двери, но в этот миг послышался топот солдатских башмаков по ступенькам и скрип засова. Евта схватил мешок с продуктами, фляжку, упавшую на пол, и, бросившись под кровать, забился в сырой угол.

— Горе мне, дети мои, — взвизгнула хозяйка, наваливаясь всем телом на детей, которые спали на кровати. Под кроватью Евта, совсем потеряв рассудок, дрожал и прижимался к стене. Кровать заскрипела. Дети, с которых сразу слетел сон, закричали.

— Hinaus! [29] — злобно кричали немцы, добавляя еще какие-то незнакомые слова. Луч карманного фонарика метался по комнате. Евта видел, как белая струя света упала к его ногам. Он еще больше скорчился и зажмурил глаза. «Все!» — подумал он.

Не решаясь уходить, хозяин стоял, поворачиваясь во все стороны, словно чего-то ища. Немцы кричали, один из них толкнул хозяина прикладом и ударил ногой. Крестьянин застонал и упал.

Дети заплакали еще громче. Женщина вскочила с кровати и бросилась на немцев, защищая кормильца своих детей.

— Куда вы его тащите?.. Не надо! Не убивайте его… — молила она, несмотря на удары, градом сыпавшиеся на нее. — Убейте меня, о-ой!

— Замолчи! Пусти… Я пойду… — говорил крестьянин, стараясь вырваться из ее рук.

Немцы вышвырнули его в дверь. За ним, громко взывая о помощи, метнулась и жена.

Двое мальчиков с криками бросились вслед за родителями в открытую дверь, в которую, клубясь, врывался густой, холодный январский воздух.

Крики во дворе становились все громче. Послышался шум борьбы.

— Баба скажет им, что я здесь… скажет, наверняка скажет. Баба… Всё… — бормотал шепотом Евта, не зная, оставаться ли ему на месте или попытаться бежать. Может быть, ему еще удастся спастись? А тут под кроватью непременно схватят. Евта протянул руку к винтовке, но пальцы его не слушались. Снаружи, возле дома, раздались два выстрела, один за другим. Дети заплакали. Евта дернулся, желая, видимо, вскочить, но стукнулся головой о кровать и согнулся. Придя в себя, он прислушался. В деревне попрежнему раздавались стрельба, лай собак, крики мужчин и женщин. Но со двора доносился только захлебывающийся плач детей.