Солнце далеко

Действительно, что касалось «женской части», то Йовану в отряде даже завидовали. Ему это льстило, и он не слишком старался разуверить товарищей в своих победах. «Главное — доставить и передать почту и не обнаружить связь; остальное — мое дело!» — говорил он в ответ на упреки и уснащал свои рассказы самыми соблазнительными подробностями.

О Йоване шла слава как о лучшем связном. Говорили, что он пролезет в карман к немцу, но задание выполнит. И штаб великодушно смотрел сквозь пальцы на его успехи у расинских девушек.

— Не беспокойся, не беспокойся! Ты во-время поспел к черту на свадьбу! Жаль — не знал, а то задержался бы еще на день-другой! — сказал Джурдже, грозно качая головой.

— Думаешь, я раскаиваюсь? Я ведь на всех свадьбах заводила. Такой уж я уродился.

— Эх ты, горе-воевода. Плохого же ты о себе мнения! А знаешь ли, что ты есть?

— Что? Перец в свадебной похлебке, только-то и всего!

— Лучше б ты, воевода, приходил во-время, а не когда тебе вздумается, — вмешался Гвозден, не желая продолжать этот разговор в присутствии незнакомых людей; он очень сердился на Йована. — Скажи мне, что за товарищи пришли с тобой, и беги — передай Павле письмо, — добавил Гвозден и посмотрел на пришедших, смущенно разглядывавших партизан. Как и все горожане, знавшие о партизанах только по рассказам, они, конечно, представляли их себе совсем не такими.

— Не надо формальностей, товарищ Гвозден. Посмотри только, каких пролетариев привел я тебе. Все как один годятся в пулеметчики. Немцы в последнее время так потрепали отряд, что, не приведи я пополнения, ты, как заместитель командира, командовал бы к весне только над Евтой да над неудачником Станко. У Евты нос уже стал, как блин, — он только и делает, что вдавливает его в землю, а Станко и пуля не берет! Давайте я вас познакомлю. Вот это — заместитель командира отряда товарищ Гвозден, вот этот, возле него, — командир роты Вук, самый большой наш брюзга, а это — наши новые товарищи. Они пришли к нам в отряд. С остальными знакомьтесь сами, — весело сказал Йован и направился к другому костру, чтобы передать письмо Павле.

Не называя своих имен, согласно правилам конспирации, новички здоровались с партизанами и с недоумением поглядывали на их кургузые немецкие шинели.

— Ну как, товарищи? — спросил самый разговорчивый из прибывших, усаживаясь рядом с Джурдже. На нем была кепка и рабочая куртка, которую он, очевидно, не успел сменить перед уходом в отряд.

— Прекрасно, товарищи! Трудновато только первые три года. А как привыкнешь к ястребацкой воде и к горному воздуху, там уже легко. Смотри только, как бы война раньше не кончилась, — полушутя, полусерьезно ответил Джурдже.

Партизаны не обращали внимания на шутки Джурдже. Они знали, что Йован доставил директивы от Окружного комитета партии, и тревожно перешептывались друг с другом. Вновь пришедшие смущенно улыбались.

Как бы желая сгладить неловкость, человек в кепке обратился опять к Джурдже:

— А мы с тобой часом не знакомы?

— Да мы же родственники! У моей да у твоей бабки один волынщик на свадьбе играл.

Раздался громкий смех. Но Сима, которому было неприятно смущение новичка, сказал:

— Не сердись на него, товарищ, у него скверный характер, да и мозги немного набекрень. Зато сердце хорошее. — И Сима покачал головой, делая знак Джурдже, чтобы тот замолчал.

— Да, Сима прав. Меня и впрямь не совсем так, как нужно, сделали. Ну, давайте познакомимся, как полагается воспитанным людям. Мое имя Джурдже — так меня командир отряда окрестил в память какого-то своего дядюшки. В книге у попа я записан по требованию моего крестного, покойного кузнеца Тозы, Владимиром. Значит — Джурдже, двадцати с лишним лет от роду, по профессии столяр, проживавший некогда в старом городе, теперь партизан, иногда и храбрец — как когда, зачислен во взвод служивого Николы, который, если прикинуть на мой столярный аршин, станет капитаном. — И Джурдже взял за руку еще не оправившегося от смущения новичка. — Ну, добро пожаловать! Ты, видно, не трус, раз пришел к нам теперь! Как же назвать тебя, чтобы ты не был в обиде на крестного?

— Как хочешь, мне все равно.

— Ладно, будешь Гаравко [26]. Вы, из депо, всегда чумазые, словно вами трубы чистят. Нравится?

— Идет. Согласен! — ответил тот и добродушно усмехнулся.

На самом же деле Гаравко нисколько не был похож на чумазого кочегара. Это был длинноногий человек с большим горбатым носом и русыми волосами.

— Гвозден, нельзя ли его к нам в отделение? А то «корпус» Николы уменьшился на одну десятую часть.

— Ладно. Только ты, пожалуйста, будь посерьезней, — строго сказал Гвозден, направляясь вместе с Вуком к Павле, чтобы узнать, какие директивы доставил Йован.

— Вот и хорошо! Винтовку, Гаравко, получишь сразу! Гренадеры оставили ее для тебя вчера вечером. Жаль, нет здесь сейчас нашего капрала Николы. У него этой ночью были тяжелые потери.