Солнце

– Ты стала другой. Никогда тебя такой не видел. Знаешь… – Чет замолкает на несколько секунд, словно подбирая слова. – Я был зол. Я тебя ненавидел, Ховард. Я хотел поймать тебя и… Если бы ты была парнем, я бы надрал тебе зад, клянусь. Но я увидел твой взгляд. Ты никогда не была такой. Никогда, – повторяет он. – Я хочу видеть прежнюю Санни Ховард. Чем я могу помочь тебе?

– Не говори никому, что видел меня, хотя… – Я понимаю, что он все равно скажет. – Скажи им, что мне жаль. И передай Конни, что у нее потрясающие нижние ноты, но в «Зимних птицах» она поет не о том.

Я пытаюсь донести свою мысль до Чета. Он внимательно слушает меня и обещает передать все Конни.

А я снова чувствую на себе пристальный взгляд и начинаю нервничать. Вдруг Эмма Мунлайт действительно дошла до того, чтобы велеть своим людям следить за мной.

И когда я стала такой трусливой?

– Мне надо идти, Чет, – говорю я.

– Я провожу тебя.

– Нет. – В моем голосе появляется твердость. – Нас никто не должен видеть вместе.

– За тобой следят? – приподнимает он бровь.

– Нет. Но я боюсь сделать что-то не так, – отвечаю я.

– Хорошо. Я задам тебе последний вопрос. Санни. Только один. Ответь на него.

– Попытаюсь.

– Это криминал? – спрашивает Чет.

– Нет, никакого криминала, – улыбаюсь ему я, и он облегченно вздыхает.

Мы обнимаемся напоследок – я не хочу отпускать его. И Чет говорит вдруг:

– Актеришко едва с ума не сошел, пока искал тебя. Наверное, ты ему нравишься.

Я только улыбаюсь.

– Твои гитары у меня, – добавляет Чет. – Я забрал их себе. Забери их.

– Заберу. Когда-нибудь. Спасибо, что догнал, – отвечаю я.

Чет хочет сказать мне что-то еще, но я убегаю. Петляю между домами, пытаясь скрыться то ли от мнимых преследователей, то ли от собственной совести.

Я выхожу на одну из главных улиц Нью-Корвена, сверкающую и глянцевую, и иду, даже не понимая, куда и зачем. В себя прихожу только около Грин-Лейт парка – того самого, где когда-то сдавала экзамены по гитаре. Недолго думая, я иду по тропам своих воспоминаний. Мне кажется, что Нью-Корвен – город контрастов: стальной блеск высоток и немноголюдные парки, запах бензина и горячего кофе и вечерний аромат зелени, бесконечный шум дорог и тишина, затаившаяся между деревьями. Мне кажется, что все люди – это тоже контрасты. И нет ничего однозначного и определенного.

У каждого – своя правда.

И у каждого – свой выбор.

И небо – тоже у каждого свое.

Я прихожу к озеру, которое в темноте кажется темно-синим, глубоким, и сажусь на пустую лавочку. Мое горящее лицо обдувает свежий ветерок. И я чуть-чуть успокаиваюсь.

Все будет хорошо. Я верю в это.

Я верю в свое небо.

– Мисс Ховард? – вдруг слышу я знакомый мужской голос. И на лавочку рядом со мной опускается грузный мужчина в спортивном костюме. – Позволь-ка, я сяду к тебе. А если не позволишь – присяду все равно.

Я изумленно приподнимаю брови – это профессор Бланшет. Тот самый, который не хотел отпускать меня из Хартли.

Сегодня день встреч, не иначе. Хотя… совпадение? Вряд ли. Я сама решила сегодня прийти сюда. А профессор живет неподалеку.

Почему-то я рада этой встрече. Он – часть моего прошлого. Мне никогда не забыть экзамены по гармонии.

– Обманывать нехорошо, – гудит он.

– Добрый вечер, – улыбаюсь ему я. – А разве я вас…

– Обманывала? – перебивает он меня, но я ничуть не злюсь – он всегда был таким. И я рада, что не изменился. – Конечно, Ховард. Ты не вернулась в Хартли.

– Пока еще не получилось, – сознаюсь я, хотя уверена, что школа искусств теперь навсегда закрыта для меня.

– С ума сошла? – вдруг спрашивает профессор Бланшет. – Чем ты там занимаешься, Ховард, раз решила плюнуть на образование? Твое отношение к музыке меня раздражает.

– Я не знаю, что вам сказать, профессор.

– Ничего мне не надо говорить, Ховард. Просто вернись. У тебя будет еще год, – недовольно заявляет Бланшет. – И если ты спустишь возможность получить образование в унитаз, я буду разочарован в тебе так же, как и в твоей матери. И в твоем отце.

Я сглатываю. Я уже и отвыкла от мысли, что у меня есть отец и мать.

– Однажды я попытаюсь вернуться, профессор, – обещаю я. И он вдруг смягчается.

– В этом году у меня были бездарные студенты, Ховард. Ты, конечно, тоже не гений, но лучше уж ты, чем эти идиоты, – ворчит он. – Мне кажется, что я обучаю разговаривающих хот-догов, а не людей. Слабо верится, что они вообще способны различать ноты.

– Вы всегда так говорите про студентов, – улыбаюсь ему я.

– Я всегда говорю правду. Кстати, – вдруг спрашивает профессор Бланшет. – Слышала Диану Мунлайт?

Я вздрагиваю.

– Кажется, да. Не помню, – делаю я вид, что мне все равно.

– У вас голоса похожи, – заявляет профессор Бланшет, сверля меня пристальным взглядом. – Когда я впервые услышал эту девицу по радио, решил, что Ховард с ума сошла – побежала петь сопливые песенки, бросив Хартли. А потом увидел ту тощую девицу с белыми волосами. Дочь Мунлайтов.

– На ваш взгляд, она плохо поет? – спрашиваю я. Теперь все внутри меня напряглось.

– На мой взгляд, она фальшивит, – усмехается вдруг профессор Бланшет. – И дело не в голосе.

Мы оба понимает, о чем он. Но молчим.