Солнца трех миров

К концу второго месяца на заставе мы чувствовали себя там и вообще на планете как дома. Эпштейн с Ингой осваивали язык рептилоидов и рассказывали нам то, что успели узнать, но пока нам удалось твердо заучить лишь алфавит, цифры да произношение нескольких слов и коротких предложений — в основном команд типа «смирно» и «шагом марш». Витя часами следил за небом через систему внешнего наблюдения, в надежде засечь свои драгоценные НЛО. Однако пока ему с этим не подфартило, а просматривать старые записи система не давала. Все чувствовали себя отлично, один только Эрав с каждым днем глубже и глубже погружался в меланхолию.

Ему не нравилась здешняя цивилизация, суть которой он уловил из наших разговоров: милитаризм рептилоидов слишком живо напоминал большеногому воинственных мата-коху. Ему не нравилась сама планета с ее жарой и безводием. Лестра и ее дочери никогда не ступали в этот мир, говорил он, иначе здесь текли бы реки, а как жить без рек — совершенно непонятно. А еще Эраву все меньше нравились мы. Дикарь или не дикарь — он был очень умен, и постепенно до него дошло, что никакие мы не посланники богов-покровителей, а обычные самозванцы. Знание большеногим русского языка и наша привычка свободно обсуждать при нем любые темы немало помогли просветлению его сознания. Мало-помалу из голоса и поведения Эрава исчезла всякая почтительность, на смену ей пришла немало обрадовавшая нас поначалу обычная приятельская простота, но сам большеногий, хоть нас ни в чем не винил, переживал свое разочарование тяжело.

— Я говорил, надо было учить его язык, — мягко попрекнул нас Эпштейн, когда дело дошло до разбора полетов. — Так мы могли бы сообщать ему лишь то, что следует.

— А что такого страшного произошло? — не понял Витя. — Наоборот, хорошо. Это раньше плохо было, когда нам приходилось ему врать.

— Ты не понимаешь, потому что неверующий, — сказала Инга. — А для Эрава Лестра, боги-покровители и всякие духи — важная часть жизни, если не важнейшая. Его народ уже пережил крушение привычной картины мира, не получив заступничества со стороны высших сил в войне с крысолюдьми и не обнаружив присутствия богов-покровителей на верхней равнине. Но это большеногие себе еще как-то объяснили. И тут появляемся мы, подаем надежду на общение с богами через нас в качестве посредников, а потом надежда оборачивается обманом. Это все равно как если бы первые христиане узнали, что Иисус был просто плотником, уставшим работать по профессии, а апостолы — обычными бездельниками, обнаружившими, что за красивые сказки их повсюду охотно принимают и неплохо кормят. После такого у бывших христиан остался бы лишь Бог Отец; ну вот и у Эрава осталась только Лестра, да только она никогда не заглядывала в мир, в котором он теперь оказался. Почувствуй себя хоть на минуту в его шкуре. Хорошо бы тебе пришлось?

Как поправить положение, мы не придумали. Не кормить же Эрава новым враньем, да и подействует ли оно после старого? Большеногий грустнел на глазах, стал скуп в словах, а потом исчез. Мы хватились его в полдень и тут же вспомнили, что не видели с самого утра.

— Мог он выйти из здания самостоятельно? — спросил Лысый, когда мы обыскали всю заставу.

— Глупый вопрос, Лысенький, — сказала Таня. — Его здесь нет — значит, вышел.

— Он сто раз видел, как мы открываем двери и ворота, — сказал я. — А закрыть их за собой — только захлопнуть.

— Эрав мог пойти лишь к хоулу, — пробормотал Эпштейн. — И, конечно, найдет к нему дорогу.

— Надо его догнать! — сказал Витя.

— Зачем? — спросил я.

— Затем, что вернувшись на Гилею со своим неверием, он там все заветы и договора порушит!

— И что ты хочешь сделать? Убить его? Держать при себе насильно?

Витя замолчал. Слово взяла Даша:

— Не такой Эрав дурак, чтобы из-за своего разочарования в нас разрушить веру остальных большеногих, и особенно крысолюдей, в завет с Лестрой. А найти его надо потому, что он не дойдет до хоула. Он кто угодно, только не пустынник. А тут кругом ящеры.

— И что потом? — спросил я.

— Как — что? — удивилась Даша. — Поможем ему добраться туда, куда он хочет.

— Тогда седлаем квадрики — и вперед, — сказал Лысый.

— Он твои квадрики услышит за семь верст и спрячется, — возразила Машка. — У него уши как у Чебурашки. Лучше пешком.

— Первую часть пути на квадроциклах — потом пешком, — помирил их я.

Вокруг заставы все было истоптано, в том числе Эравом, и нужную цепочку следов мы нашли не сразу. Отпечатки широких босых ступней вели мимо расстрелянной автоколонны в сторону хоула. Шагая, большеногий тяжело опирался на свою острогу — следовательно, запас воды с собой он взял изрядный. Прикинув, сколько мог пройти Эрав за полдня, мы вскочили на квадроциклы, сделали большой крюк по пустыне и вышли ему наперерез. Но почти сразу обнаружили ту же цепочку следов, уходящую дальше.

— Выходит, он ушел ночью, — сказала Инга.

— Ну да, он первым дежурил, я его сменял, — отозвался Витя. — Наверно, ушел сразу после этого.