Солноворот

Рассказывая о трудной своей работе, Леонтий Демьянович жаловался на северные холода, на болотистые лесные дебри… Министр в этих краснолудских дебрях никогда не бывал, поэтому участливо слушал секретаря обкома.

А Жерновой все продолжал жаловаться:

— Частенько не замечают нас, обходят. Вроде работаем не хуже других, а в списки передовиков почему-то не попадаем.

Прошло немного времени, как в числе передовиков был отмечен и Краснолудск. Среди награжденных стояло имя Жернового. Он чувствовал себя именинником, рад был своему празднику. Но скоро опять пойдут трудные будни, и опять он поедет по разбитым дорогам, опять будет заставлять убирать рожь да овес в любую погоду, чтобы только убрать, не оставить урожай под снегом. Чем больше он думал о себе и своей работе, тем больше охватывало его беспокойство.

Жерновой вышел в коридор, закурил. За окном черные квадраты полей, похожие на рваные овчины, сменялись темно-зелеными покрывалами, и среди этих овчин и покрывал по взгорьям лепились крохотные деревеньки с березами да колодезными журавлями; и опять поля, перелески, березовые рощицы, угрюмые, насупившиеся ельники.

Из соседнего купе вышел подполковник и, подойдя к Леонтию Демьяновичу, спросил:

— Кажется, по вашей земле едем? Деревеньки не то что на юге — маленькие. И города здесь меньше…

— И цветов нет, — опять не без иронии заметил Жерновой.

— И цветов… А как бы вы думали? Человек любит не только хлеб, но и розы. Хлеб для желудка, розы — для души.

В словах подполковника прозвучал еле заметный упрек, и Жерновой вдруг пожалел, что так ответил ему.

Докурив папиросу, Леонтий Демьянович вернулся в купе и молча лег, подложив ладони под голову. Но стук колес поезда не только не успокаивал Жернового, а, наоборот, раздражал, наводил на грустные размышления. Он развернул свежую газету, пробежал глазами заголовки. Потом, привстав, взял со столика кожаную папку и, порывшись в бумагах, вытащил сводку. В ней виднелись аккуратные карандашные поправки — буквы и цифры записаны не крупно, но четко; из тысячи других он узнает этот почерк. Это поправки Ирины, его стенографистки. И оттого, что их делала именно она, на душе вдруг стало как-то теплее. В последнее время, после смерти жены, он частенько вспоминал эту худенькую черноглазую женщину с маленькой родинкой на щеке и незаметно для себя все больше и больше привязывался к ней. Ему нравилась ее исполнительность, аккуратность в работе, он замечал, как она с полуслова понимала его и делала все так, как он желал. Она незаметно становилась его помощником в работе, а его работа — это и была его жизнь. Он понимал всю сложность своего положения и, понимая, все больше привязывался к ней, но ни единым поступком, ни единым своим жестом не выдавал себя ни Ирине, ни окружающим.

Взяв очки, Жерновой снова взглянул в сводку. Хотя районы в сводке стояли в алфавитном порядке, но Ирина сбоку аккуратненько пометила их настоящие места. На первом месте было опять Верходворье.

Жерновой не без удовольствия подумал о Дружинине: этот каким-то особым нюхом чувствует главное. С него и надо начинать. Надо поднять его на щит. Расхвалить на партийном активе. Но тут же мелькнула новая мысль, а стоит ли? Каким должен быть этот актив? В ореоле славы? А может, кое-кто и банкета ждет? Напрасно, не дождется. Не таков Жерновой: он привык успехи удваивать. На очереди стоит план по молоку, потом — по мясу, и эти планы надо нынче не только выполнить, но и перевыполнить. Как говорят, все >поставить на карту, и любой ценой… Он тут же прикинул: сколько у них имеется скота. Получилось вроде маловато. А в личном пользовании колхозников? Горожан? Надо и это плюсовать. Любой ценой гасить аванс… Во что бы то ни стало удержать авторитет области!

Достав из кармана полосатой пижамы карандаш, он перечеркнул итоговую цифру и размашисто и жирно поставил новую. Поставил и опять с теплотой и нежностью подумал об Ирине.

8

На актив и впрямь собирались, будто на праздник. Полагая, что на этот раз обычного разноса не будет, секретари райкомов съезжа; лись не как всегда — собранные, озабоченные, вооруженные сводками и докладными записками, аккуратно положенными в папки, — а вроде как налегке. Некоторые из них даже заглянули накануне вечером в ресторан, и уже поспешили по-своему отметить успехи и теперь, чувствуя себя не особенно хорошо, Забрались на балкон.

Среди таких, как ни странно, оказался и Трухин. Он опустился в кресло и, свесив голову, принялся растирать лысину мигреневым карандашом, который очень помогал ему в таких случаях.

Когда показался Жерновой, зал сразу притих и, разглядывая первого секретаря сотнями любопытных глаз, старался понять его настроение, заранее предварить ход предстоящего разговора. Понять, однако, было трудно. Жерновой. в белоснежной сорочке, в новом, цвета морской воды, костюме, оперся руками о длинный стол и, как всегда спокойно, без малейшего волнения открыл актив.