Солноворот

— Нет, они теперь дома не усидят, — ответил Дружинин и попросил шофера свернуть направо. — Бригадир у них тут новый, наш Койков… И. скажу, неплохо начал…

Они поднялись на взгорок, остановились. У деревни каменщики возводили стены скотного двора, возле озерка женщины косили осоку и возили ее к силосной яме, а чуть поодаль, на луговине, расстилали лен — свежие золотистые дорожки тянулись вплоть до стогов, похожих на большие пузатые баржи.

Кремнева отыскали не в конторе, а за речкой Гремячей на заготовке торфа. Николай Семенович в коробившемся дождевике стоял у погрузочного мостика и, сжимая в руке трубку, что-то кричал бульдозеристу. Машина, точно огромный рубанок, строгала черную, отливавшую вороньим крылом, землю и сдвигала ее на мостик. С козырька мостика торфяная крошка сыпалась прямо в кузов самосвала.

— Ловко придумали,—здороваясь с Кремневым за руку, одобрительно сказал секретарь обкома. — Это хорошо, что люди не сидят дома. Только как же вы сумели уговорить их в такую непогодь работать?

— Скажите, Леонтий Демьянович, а кто вас уговаривал ехать к нам, да еще по такой дороге? — улыбаясь, вопросом на вопрос ответил Кремнев.

— Меня? Ну, обязанность, сознание долга… — с чувством достоинства изрек Жерновой.

— Вот и нас то же самое: долг, обязанность… И сознание, конечно…

— А вы, Леонтий Демьянович, спросите, как он начал работать, — сказал Дружинин.

— Ну, это нам известно как, — улыбнулся секретарь обкома. — Пришел, наверное, в контору, завел новую папку для бумаг…

— С папки у нас Забазных начинал, — заметил Дружинин. — Николай Семенович в конторе появлялся только вечером.

— Чем же тогда он днем занимался?

— Пусть сам расскажет.

— Чего же говорить — дело пройденное,— шутливо отмахнулся Кремнев.

— Ну нет, уж вы расскажите, — заинтересовался Жерновой. — Это любопытно.

— Любопытного тут мало, Леонтий Демьянович, — ответил Кремнев. — Лето у нас короткое, с дождиками. Здесь ведь не завод, крышу над головой не поставишь… Раньше в семье-то как бывало — отец знал, кого куда и в дождь нарядить. А здесь ведь тоже семья, только побольше малость. Чего же мне в конторе околачиваться, надо к людям… Вот и решил вначале с каждым познакомиться. Заходишь в дом и видишь все как на ладони: и порядок какой, и как живут люди, и в чем нуждаются. Смотришь, одной семье надо помочь хлебом, другой — перекрыть дом. Позаботишься о человеке — человек-то добрее становится. Он силу в себе почувствует, станет себя больше уважать. — И вдруг, спохватившись, спросил: — Признавайтесь, проголодались? — и повернулся к костру, который уже прогорал.

— Теперь мы взбодрим его, — сказал Кремнев. — Трактористы тут обедали… А мы свое блюдо изготовим… Отбивных да бифштексов, конечно, у нас не будет, а каша пшенная с дымком — завсегда есть…

Кремнев сбросил с себя темный, коробившийся от сырости дождевик и. оставшись в полувоенном вылинявшем кителе, таких же галифе, резиновых сапогах с широкими голенищами, принялся за дело. По-мужски неуклюже он помыл котелок, потом налил в него из бидона воды, положил крупы, соли и повесил его над вновь разгоревшимся костром.

Через каких-нибудь полчаса каша была уже готова. Горячая, разварная, она ароматно пахла и дразнила аппетит.

Николай Семенович достал из большой корзины тарелки, положил в одну из них несколько ложек каши, полил сверху маслом и подал ее Жерновому. Потом стал угощать Дружинина и шофера.

— Ай да каша — пища наша, — обжигаясь, хвалил Жерновой. — Пожалуй, она не только вкуснее, но и сытнее знаменитой тру-хинской ухи. — И он весело, по-мальчишески подмигнув шоферу, рассказал, как собирались их накормить ухой в Фатенках.

— Может, добавить? — спросил Кремнев.

Жерновой ответил не сразу, словно раздумывая, как ему поступить, и все же не устоял — протянул тарелку.

— Кашу в рот возить — не дрова грузить.

Все рассмеялись и тоже потянулись за добавкой.

Потом выпили по стакану молока, закурили. Откинувшись к дереву, Жерновой лениво выпускал изо рта колечками дым и наблюдал за бульдозером, который по-прежнему деловито строгал торфяной пласт.

Рядом с Жерновым сидел с трубочкой во рту и Кремнев. Докурив, он выбил о пенек пепел, достал из полевой сумки карту и, не спеша развернув, разгладил ее рукой. Карта была не старая, но изрядно потрепанная, — видно, что хозяин не расставался с ней, как не расставался со своей небольшой с изогнутым чубуком трубкой, которую все еще держал в руке.

— Вот наш совхозный массив,— сказал он. — Видите, как деревеньки разбросаны, ровно черт горохом играл да рассыпал. Что ни полянка — деревенька в десять, а то и в пять домов. И сеем по старинке, в каждом поле все есть — от репы до гороха.

— И клевера? — хитровато усмехнулся Жерновой.