Андрей учел смягчающие обстоятельства.
- Поэтому и говорю — 5 — 8, а не 10 — 12.
- Я думал, за это медали дают.
- Вы решили, таким образом награду заработать?
- Нет, просто предположил.
- Для этого есть суд, есть закон! — процитировал Полынцев слова героя из какого–то ретро- фильма.
Могила от такого заявления окончательно пришел в себя.
- Какой закон? Не смешите меня — все продается, все покупается.
Андрей мысленно с ним согласился, но вслух выдал очередную реплику из той же картины.
- Не все. И сегодня уже меньше, чем вчера, а завтра будет меньше, чем сегодня.
Он, разумеется, не считал себя образцовым милиционером, допускал иногда легкие нарушения, отступал, порой, от правил, но никогда не переходил грань дозволенного, и, как бы ни смешно это выглядело на сегодняшний день, погрязший во лжи, коррупции и кумовстве, старался быть законопослушным. Он прекрасно знал, что каждый негодяй может найти массу оправданий своим гнусным проступкам. Взяточник скажет, что прозябал в нищете. Маньяк, что над ним издевались в детстве. Убийца… тут и говорить нечего — приведет вагон разносортных доводов в свою защиту. И послушать каждого — да, имел полные основания пуститься во все тяжкие. Но для того и придуманы правила, имя которым — закон, что б люди подчинялись только им, а не собственным представлениям о морали. Иначе — хаос, животный мир, джунгли. Вот поэтому, без пафоса, без лишних слов о порядочности Андрей просто играл по правилам, установленным государством, как дисциплинированный спортсмен на соревнованиях. Того же требовал и от других.
Елисей Федулович, поглаживая стриженную голову, продолжал отстаивать собственную точку зрения.
- До той поры, когда миром будет править закон, мы с вами уже не доживем. По крайней мере, я — точно.
- Оптимист, хмыкнул Полынцев.
- Время такое, безнадежное. Заглянуть бы в будущее, посмотреть, что там за жизнь. Может, и тянуться к ней не стоит.
- Об этом в следующий раз, а пока давайте вернемся в день сегодняшний. Рассказывайте все по порядку.
Могила воровато осмотрелся по сторонам, будто опасаясь, что его могут услышать, вытер платочком губы, громко высморкался.
- Что тут рассказывать. Постучался в двери. Тишина. Дернул за ручку. Оказалось незаперто. Зашел в комнату. Смотрю, лежит в постели, голая…
Андрей по ходу дела уточнил.
- Вроде бы в платье была?
- Да? Может в коротеньком, под одеялом–то не видно. Смотрю, в общем, ножки открыты, грудь, извиняюсь, тоже. — Елисей Федулович тактично покашлял в кулачок и поправился, — наполовинку.
- Из платья?
- Из какого платья? Не видел я никакого платья.
- Да как не видел? Все видели — он нет.
- Я к ней под одеяло не заглядывал.
- Да как не заглядывал?! — взорвался Полынцев.
Могила уступил бурному натиску собеседника.
- Ну, признаюсь, признаюсь, хотел. А вы бы не захотели, когда перед глазами такая феерия.
- Хотеть — одно, руками трогать — совсем другое.
- Я и не трогал.
Андрей подскочил.
- Да как не трогал?!
- Да так, только собрался ближе подойти, а она в крик… ну, в общем, остальное вы сами видели.
- Ничего я не видел, меня даже близко не подпустили.
Елисей Федулович неподдельно удивился.
- Вот как? А я думал, живете вместе.
- Ну, конечно. Откуда такие фантазии?
- Как откуда? Своими глазами, можно сказать, в кровати наблюдал.
- Кого?
- Вас.
Полынцев поразился, услышав подобное заявление. Если кого и можно было заподозрить в близких отношениях с эстонкой, так это грузина. И при чем здесь кровать, о ней даже речь никогда не заходила. Хотя, нет — определенный намек, все же, был.
- Только раз и посидели рядом за столом, — словно оправдываясь, сказал он, — когда Аркадия Эдуардовича поминали.
Могила согласно кивнул.
- Все правильно. Один раз посидели, а потом уже незачем, лежать надо. Ваше дело молодое, шустрое.
Полынцев забарабанил пальцами по столу.
- Легко у вас, как–то, получается. Таких дел наворотили, а все о том же. Действительно, что ли, маньяк?
- Да что вы. Это она спросонья крикнула, не узнала просто.
Пальцы Андрея замерли, не опустившись.
- Она тоже так крикнула?
- Ну да, а вы не слышали?
- Нет, конечно?
- Завидую.
- Чему?
- У вас сон, наверное, крепкий.
- Не жалуюсь, только при чем здесь мой сон? Вы лучше скажите — нож в ее руках вас не смутил?
Елисей Федулович выпучил глаза, как перепуганный индюк.
- У нее был нож?! Вы не шутите?! Вот это номер!
- А вы не заметили?
- Нет. Под одеялом, наверное, прятала. Пронесло, слава Богу, — он трижды перекрестился и промокнул сопливым платочком заблестевший лоб.
Трудно сказать, сколько бы еще продолжался разговор слепого с глухим, если бы из душа не вышла Юля.
- Ну что, хорошо разогрелся? — спросила она Полынцева, кивнув в сторону Могилы.
Андрей удовлетворенно потер ладони.
- Вскипел, практически. Сейчас явку с повинной будет писать. Приготовь ручку с бумажкой.
- Заявку с чем? — поинтересовался Елисей Федулович.
- Ни с чем, а куда, — сухо бросила красавица, открывая тумбочку.
- А куда? — как попугай, повторил Могила.
- В тюрьму.
- А за что?
- За убийство.
- Кого?
Юля с Андреем одновременно оглянулись и дуэтом выпалили.
- За Яну!