Солнечный день

Мамаша Пагачова горько обманулась в своих ожиданиях. Ремеслом Пагач занимался по необходимости, очень быстро стал ленив: постоянная забота и трудолюбие жены вполне его устраивали. Он и до свадьбы пил горькую, хоть и не буянил. Привык к сливовице, без своей фляжки шагу не ступал.

В семье после свадьбы прибавилось забот: родилась Милка, зачатая в тот тусклый осенний день. Проходили годы, и мамаша Пагачова стала костлявой, сварливой и желчной. Мартин все чаще заливал горе плохо очищенной сливовицей, погружался в едкий туман вечного похмелья. Чем дальше, тем меньше помогал он по хозяйству, делал лишь самое необходимое, да и то под злобным напором жены, которая нередко гнала мужа на работу кулаками. Итак, мамаше Пагачовой в жизни не полегчало. Хозяйство по-прежнему осталось на ней. Кроме обожаемого Юлинека пришлось заботиться и о маленькой Милке. И этого ребенка, и родившегося за ней Мартина Пагачова любила куда меньше, чем первенца.

Мартина она нагуляла по случаю, а родила его и вовсе без всякого желания.

Старый Пагач обманул ожидания жены и насчет одиноких ночей. Чуть ли не сразу после свадьбы все заботы его о семье — жене и детях — ограничились лишь желанием хорошо поесть, заготовить сливы для сливовицы да увильнуть от любого дела. Энергичная жена работать-то его заставляла, а вот исполнять некие обязанности, пребывая в законном браке и защищенная тем самым от пересудов, не принуждала. Вскорости протоптала она дорожку к старой сушильне бойкого вдовца Малины, чьи ухаживания до замужества упорно отвергала из-за четверых детей. В жаркой сушильне мамаша Пагачова и вознаграждала себя за безрадостную супружескую долю, за каторжный труд.

Оказавшись снова в тягости, она постаралась всеми известными ей способами избавиться от нового бремени. Во-первых, ни к чему был еще один ребенок, еще один рот на кусок Юлинека, а во-вторых, как объяснить появление этого ребенка мужу, который давно уж к таким делам потерял всякий вкус. Однако потомство бойкого вдовца проявило невиданную жизнеспособность, и в положенное время живот у мамаши Пагачовой так увеличился в объеме, что о дальнейших попытках искоренить младенца нечего было и думать. Мамаша Пагачова стиснула зубы и приняла очередной удар судьбы. При таких-то обстоятельствах и явился на свет младший Мартин. В довершение беды, чем старше становился, тем больше походил на своего отца — такой же любопытный непоседа, с беличьей мордочкой. Младшего Мартина рано начали допекать злобный сводный братик Юлинек и скверные настроения матери, которая, получив суровый урок, навсегда отказалась от любовных утех в сушильне.

Старый Пагач и вовсе не интересовался мальчиком. Если он не валялся, одурманенный самогоном, где-нибудь возле амбара, то слонялся по дому, стуча протезом и справляя какую-нибудь работу, побуждаемый бедностью и бранью жены. О чуде появления на свет Мартина он не задумывался. Когда-то, еще перед первой мировой, работая со своей лошадью на лесоразработках, он, как и всякий юноша, мечтал о лучшем будущем, которое непременно наступит, думал он и о семье, о продолжении рода. Но война, бессмысленная кровавая бойня, оставила на его бедном рассудке неизгладимый след. Он частенько вспоминал про конопляную веревку, что валялась в хлеву и напоминала свившуюся кольцом змею. Уже не раз он завязывал петлю и глазами, смотрящими словно из мутных омутов вечных слез, подыскивал удобную балку. Но в последнюю минуту ему всякий раз становилось страшно. Тогда старый Пагач доставал из-за пазухи заветную фляжку и напивался до желанного забвения: мгновения просветления становились все реже.

Тем временем маленький Мартин вырос из платьиц, которые донашивал после сестренки Милки. К своему законному отцу он относился равнодушно, как и тот к нему. А к грубой и властной матери со временем в нем укоренилась неприязнь. А уж единоутробного братца Юлинека, жестокого и коварного любимчика, оберегаемого матерью, он просто возненавидел. Добрые чувства Мартин испытывал лишь к сестре Милке и любил ее — она одна пыталась защитить его от матери и Юлинека.

Как-то раз, из грубой материнской ругани поняв, что сестра ждет ребенка, он выбежал на луг и в отчаянии бичом посшибал все полевые цветы. Потом уселся на меже и громко разревелся. Вдоволь наплакавшись, Мартин достал из кармана горстку коричневатых окурков и свернул сигарету. От курева у него закружилась голова, но перехватывающий дыхание табачный дым вернул ему душевное равновесие.

С рождения Йожинека любовь Мартина к сестре немного охладела, зато он перенес ее на ребенка. Йожинек занял в доме его место — самого маленького и слабого. Мартин чувствовал себя обязанным оберегать малыша от своей матери, бабки Йожинека, которая с возрастом, изнуренная нуждой военных лет, становилась все более скупой. Она скупо отмеряла малышу каждый глоток козьего молока, хотя драгоценнейший объект ее забот, уже двадцатисемилетний Юлинек находился в рейхе и писал матери письма, которые оканчивал словами «хайль Гитлер».