Солнечный день

Вопреки представлениям Мартина этот человек не был обвешан пулеметными лентами и ручными гранатами, а что еще хуже, был свежевыбрит. Мартин без пререканий подался домой, но в школу по-прежнему не ходил. Во-первых, она была закрыта для надобностей великого рейха — о каковом обстоятельстве Мартин дома умалчивал, — а во-вторых, он о школе и не помышлял. Родители Мартина все равно не знали о ее закрытии. Проживая в домишке, расположенном довольно высоко в горах, они слыхом не слыхивали официальных сообщений, а полнейшее равнодушие Пагачей к окружающему миру не нарушили даже вести о восстании. Пагачи жили своей невеселой жизнью, заботами о хлебе насущном и семейными сварами. Застарелое пьянство старого Пагача, инвалида первой мировой войны, осложнилось неприятностями с дочерью Милкой. Милка с успехом повторяла ошибки молодости своей матери. Родила внебрачного сына, зачав его от Йожина Враны. Этот Йожин Врана до войны кормился продажей мыла вразнос, то есть занимался презираемым горцами делом. Он был уже немолод и не годился на роль главы семьи, да и как жених немногого стоил. Милке он довольно неопределенно обещал жениться, как только вернется с трудовой повинности из рейха. Выросшая в суровых условиях, похожая на мать, Милка не очень-то полагалась на его обещания. Ребенка она принесла в родной дом, что явилось изрядной лептой в постоянные семейные неурядицы. Женщины в доме регулярно громко бранились, иногда даже дрались, взаимно попрекая друг друга нежеланным потомством. В минуты малодушия мамаша Пагачова прибегала к угрозам, что ее первенец, внебрачный сын Юлек, наведет в доме порядок, вот только вернется из рейха, куда отправился на работы, как и Милкин мямля жених.

Не удивительно, что Мартин не известил свое семейство о закрытии школы. Но в последнее время, во всяком случае в последние дни, он уже не бегал ловить проворную форель в чистом ручье или раков, которых раньше продавал в богатые дома Жалова. Совсем еще детской, чрезмерным чтением воспаленной фантазией Мартина целиком завладели приключения, которые теперь можно было найти не только в далеких экзотических странах, но и в непосредственной близости, приключения, таящие в себе смертельную угрозу. Мартин не был уже таким ребенком, чтобы не понимать, к чему могут привести его действия. Он знал, на что идет.

Однако эта до поры до времени скрытая опасность не слишком пугала Мартина. Он рвался совершать героические поступки. Из его кудлатой головы начисто выветрились герои вроде Уильяма Текса или Дикого Проповедника. Его героями стали реальные люди, которых можно было отыскать совсем рядом и, получив оружие, сражаться вместе с ними.

Налет партизан на граховский жандармский участок снова разбередил воображение подростка. Уже утром деревня знала подробности. В рассказах и пересудах нападение выросло до целого сражения. По слухам, на участок напало не меньше роты партизан, и вообще, в ближайшее время в округе будут уничтожены все жандармские посты. Единственным подлинным фактом была гибель одного из партизан. На другой день жители деревни убедились в этом собственными глазами, когда подчиненные ефрейтора Вебера согнали их на площадь, где по приказу начальника гестапо Биттнера они должны были смотреть на акт возмездия павшему врагу рейха.

Исхудалое тело Мити Сибиряка раскачивалось над искрящимся снегом, а застывшая улыбка на его лице нагоняла смертельный ужас больше на самих немцев, чем на крестьян, которые все как один в полном молчании сняли шапки.

Мартин был, в сущности, еще ребенком, чтоб его по-настоящему испугало это надругательство над мертвым. И все же он отвел глаза от повешенного, хотя пришел сюда добровольно, из мальчишеского любопытства. Горло ему сдавило спазмой, знакомой всякому живому перед лицом смерти. Но страха этот позорный акт у него не вызвал. Ему и в голову не пришло бежать в теплую безопасность родного дома. Наоборот. Прямо с площади он отправился в лес с единственной целью — во что бы то ни стало найти партизан.

В лесу он никого не встретил. По счастливой случайности, конечно, ибо штурмфюрер Курски, изучив по карте окрестности деревни, решил, что здесь партизанам укрыться негде.

Сказать по правде, и этот немолодой «эксперт» по ликвидации красных банд уже устал рыскать по неприветливому моравско-словацкому порубежью. На счету Курски числилось несколько сильно раздутых успехов: он был активным участником нацистского движения еще во времена «хрустальной ночи» и мог похвалиться золотым перстнем с черепом, подаренным самим Гиммлером. На перстне было выгравировано: «За особые заслуги». Но постепенно штурмфюрер Курски склонялся к мысли, что сделал достаточно для дела Гитлера, которое фюрер сам так основательно изгадил. И вот, пока штурмфюрер отдавал приказы, орал на своих наемников в горах района Троячки, в ближних окрестностях Грахова по лесу путешествовал юный искатель приключений, упорно пытаясь осуществить свои воинственные намерения и разыскать партизан.