Читаем Солнечная палитра полностью

Следующее лето Поленовы опять проводили в Жуковке. Костенька Коровин собирался жить с ними до самой осени, постоянно гостили Маша Якунчикова и Елена Дмитриевна; приезжали Остроухов, Левитан, присоединился к их компании еще один талантливый художник — Нестеров. На этюды иногда выходило сразу семь человек, в том числе и Василий Дмитриевич. Его очень радовали успехи Костеньки, который начал писать серьезную картину, писал не наспех, как раньше, а вдумчиво, усердно.

Каждый день Костенька расставлял мольберт на террасе. Перед ним за чайный стол, накрытый белой скатертью и заставленный посудой, садились Елена Дмитриевна, напротив Наталья Васильевна, справа ее сестра Маша Якунчикова — все в белых блузках; за соломенной шляпкой Елены Дмитриевны едва виднелась белая офицерская фуражка знакомого Поленовых — Зиберова.

Василий Дмитриевич с интересом следил, как продвигается и оживает на мольберте Костеньки групповой портрет, который так и называли «За чайным столом». Поленова восхищала на этой картине игра различных оттенков белых тонов. Удивительно красиво сочетались теплые светло-желтые краски на скатерти и холодные голубоватые тона Машиной блузки; рядом блестели яркие блики на посуде.

— Какой вы молодец, Костенька, — говорил Коровину Василий Дмитриевич. — Ваша живопись необыкновенно искренна. Вы даете людям подлинные минуты радости, а это, мне кажется, высшее, что может дать художник.

Вернулись Поленовы и их гости из Жуковки в Москву только глубокой осенью.

* * *

В феврале 1889 года Василий Дмитриевич поехал в Петербург на открывавшуюся там XVII выставку передвижников. Это была ответственная поездка. Его выбрали членом жюри выставки, и он ехал с твердым намерением защищать молодежь, бороться за ее права.

Молодые художники, провожая его на Николаевском вокзале, с надеждой смотрели на него. Среди пославших свои картины в Петербург многие были его учениками и уже выставлялись раньше, иные впервые решились поместить свои картины на самой популярной русской выставке.

Василий Дмитриевич, уезжая в Петербург, обещал писать каждый день. Условились, что Коровин, Архипов, Сергей Иванов и другие будут постоянно забегать к Наталье Васильевне — читать его письма.

Как радовалась и гордилась молодежь, когда узнала, что Поленов показывал их картины «самому Репину»!

В тот день, когда решалась судьба картин, молодые художники всей толпой вечером собрались у Поленовых ждать телеграммы из Питера.

Наконец она пришла. Василий Дмитриевич перечислял в телеграмме всех принятых. В списке не было Костеньки Коровина. Все были поражены: именно полотна Коровина больше всего понравились Репину. Работы его и Елены Дмитриевны он отметил как самые лучшие. И вдруг!..

Каждому хотелось порадоваться за себя, но жалко было Костеньку. Одни возмущались решением жюри, другие считали, что наврал телеграф. Послали негодующую телеграмму. Через два дня узнали, что оплошал сам Василий Дмитриевич — то ли на радостях, то ли по рассеянности он забыл вписать в телеграфный бланк фамилию своего любимца.

Когда недоразумение наконец выяснилось, Наталья Васильевна в своем ответном письме писала: «Костенька прыгает, кувыркается…» Василий Дмитриевич вернулся в Москву победителем: он гордился молодежью. И молодые художники своей привязанностью к нему, своим восторженным отношением к искусству воодушевляли его самого. В их окружении он не чувствовал себя одиноким.

<p>23. Ока-красавица</p>

Недавно Василий Дмитриевич ездил с Коровиным на Оку. Пробыли шесть дней. Привезли по три этюда каждый. У Коровина один ужасно симпатичный. Уж очень он умеет взять оригинально и тепло. У Василия Дмитриевича, по-моему, тоже много интереснее этюды, чем были прошлогодние.

Из письма Е. Д. Поленовой — М. В. Якунчиковой

Оставив лошадей в деревне, Василий Дмитриевич и Костя Коровин прошли к небольшому деревянному дому под тесовой крышей; рядом стоял покосившийся сарай; по сторонам высились две старые березы и группа вязов. Сзади дома виднелся заброшенный вишневый сад и несколько одичавших яблонь.

У неказистого крыльца на лавочке грелась на солнышке сама владелица продававшейся усадьбы Бёхово — дочь отставного подпоручика, столбовая дворянка Юлия Степановна Саблукова. Пожилая, сухонькая старая дева чем-то напоминала гоголевскую Коробочку.

Путники прошли налево, мимо приземистой деревянной церкви, обшитой тесом и побеленной, обогнули древнее кладбище и очутились на самом краю крутого каменистого спуска.

Кое-где в ложбинах на склоне еще лежал снег, на полупрозрачных березах распускались нежно-зеленые листочки…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология