Читаем Солнечная палитра полностью

Пароходное путешествие началось от Алексина вниз по реке. В те дни погода была свежей и солнечной. Листья деревьев уже облетели; стояла глубокая, как называл Василий Дмитриевич, «лиловая» осень. Вот-вот ожидался первый снег, и Ока текла ярко-голубая, блестяще холодная. Все было серо и бесцветно, но в этих переливах серых, коричневых, фиолетовых тонов угадывал художник будущие яркие краски лета, золотой осени, весны, видел свои будущие творения…

Пароход отчалил от города Тарусы и вскоре стал заворачивать вправо, потом повернул влево. Василий Дмитриевич стоял на палубе и все любовался. Правый высокий берег сплошь зарос березами и осинами, кое-где были вкраплены темные пятна сосен. Высоко на горе мелькнула маленькая белая церковка…

На повороте Оки, на каменистой россыпи берега, Василий Дмитриевич заметил у самой воды одинокую телегу. Какой-то крестьянин ехал на лошади, по временам останавливался и собирал лес, выброшенный волнами. «Счастливец! Он живет среди такого великолепия природы!» — подумал художник.

<p>22. Молодежь вокруг него</p>

Мы все ждем от тебя иного, много прекрасных творений. Твой дом должен быть рассадником искусства, теплым центром для всех, кто желает отдохнуть после прозы и перейти в область поэзии.

Из письма М. М. Антокольского — В. Д. Поленову

На Божедомке у Поленовых все как будто было по-старому: два раза в неделю Василий Дмитриевич уезжал на извозчике к Мясницким воротам в Училище живописи, ваяния и зодчества, где его ждали ученики. А по четвергам на рисовальные вечера к поленовскому огоньку по-прежнему собирались художники. Теперь чаще приходила молодежь.

Все как будто было по-старому. Но и гости и ученики с горечью начали замечать, что Василий Дмитриевич стал совсем иным. Ушли в прошлое его увлекательные рассказы, смех, жизнерадостность. И только разговоры об искусстве, только серьезная симфоническая музыка могли теперь захватить его. Нередко он неожиданно обрывал речь и уходил. Все понимали: опять начинались его ужасные головные боли.

В своей маленькой мастерской на втором этаже он писал новое полотно — «На Генисаретском озере».

Путник средних лет, в длинной белой с темным одежде, мерным, тихим шагом идет по каменистой тропинке вдоль берега озера. Он очень похож на Христа с картины «Христос и грешница». Но там он был среди людей, а здесь удалился от них.

Не проповедник-учитель, а одинокий созерцатель природы, отрешенный от всех бурь земных, идет куда-то по каменистой тропинке, идет, ничего не замечая, и размышляет. И кажется, нет конца его пути. Тишина окружает путника, только волны чуть плещутся… Воздушны и нежны краски. Нежно-голубое, с переливами озеро, синие, жемчужные дали, темные камни на берегу — все сияет такой неземной красотой, что не хочется отрывать глаз. Но эта идеальная красота природы кажется зрителю холодной и словно заслоняет восприятие образа одинокого Христа.

Однажды, когда Василий Дмитриевич уже заканчивал картину и сидел перед нею в раздумье, он услышал за спиной шаги жены.

— Я пришла тебя спросить, может быть, отменить наши рисовальные четверги? — спросила Наталья Васильевна.

— Почему ты так думаешь?

— Да ведь я вижу, ты мечтаешь остаться один, — ответила она и кивком головы показала на картину. — Я чувствую, я понимаю, ты не Христа изобразил, а самого себя, свои думы, ты хочешь уйти от людей в природу, в прекрасную Илтань… К тому же у тебя голова так часто болит. Тебе тяжело…

Наталья Васильевна не сказала, почему тяжело… Они никогда не говорили об их переживаниях на выставке «Грешницы». Эту боль они понимали и без слов.

Василий Дмитриевич печально улыбнулся.

— Мало ли что мне хочется, — ответил он. — Я очень нужен нашей молодежи. Одного надо подбодрить, другого обласкать, третьему помочь советом. Находясь с молодежью, — продолжал он, — я словно забываю свою головную боль и другую боль… — Он показал на шкаф, где хранились этюды к «Грешнице». — Не тревожься, я возьму себя в руки, а четверги пусть останутся.

В следующий четверг Коровин, Левитан, Остроухов и другие художники, кто бывал у Поленовых, затеяли новое, очень интересное дело.

Сестра Василия Дмитриевича, Елена Дмитриевна, изучала в Париже керамическое производство — способы лепить и обжигать глиняные, фаянсовые, фарфоровые изделия. И художники под ее руководством с большим увлечением принялись лепить и раскрашивать вазы, блюда, тарелки, чашки. В результате Василий Дмитриевич получил чудесные подарки для своего будущего музея.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология