Солнечная палитра

«Мне кажется, что искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит, — писал Василий Дмитриевич. — В жизни так много горя, так много пошлости и грязи, что если искусство тебя будет сплошь обдавать ужасами да злодействами (в этом месте в черновике написано и потом зачеркнуто „как Суриков и Репин“), то уже жить станет слишком тяжело…»

В переписке семьи Поленовых за 1888 год есть кое-какие упоминания о Сурикове: «Василий Иванович был у нас на рисовальном четверге», «Василий Иванович со своими дочерьми приехал к нам на елку», «Виделись с Василием Ивановичем на собрании…» Но о картине Сурикова, о его творчестве нигде не было ни слова.

В тот год у Василия Ивановича скончалась жена. И в первые, самые тяжкие дни он неожиданно захотел увидеть Поленова.

Сохранилось письмо Натальи Васильевны к Елизавете Григорьевне Мамонтовой, написанное под свежим впечатлением этой смерти. Наталья Васильевна подробно рассказывает, как дважды ездила к Василию Ивановичу утешать его, пишет, что Василий Дмитриевич также ездил к нему, просидел у него до полуночи.

О чем они проговорили у гроба с глазу на глаз, Наталья Васильевна не упоминает.

Вскоре убитый горем Суриков надолго уехал на родину, в Красноярск.

Впоследствии оба художника встречались только изредка у общих знакомых, на заседаниях, иногда обменивались деловыми письмами.

В глубокой старости Василий Дмитриевич нередко рассказывал родным различные случаи из своей жизни. Эти рассказы-воспоминания его сын почти стенографически записывал в толстую тетрадь.

Тридцать пять лет спустя после выставки сын записал такую фразу отца: «„Боярыню Морозову“ я не люблю».

21. Впервые — Ока!

Мечтал я о домике на берегу Оки, о том, как мы его устроим, как там заживем, сделаем большую комнату, где будет музей, галерея и библиотека. Рядом будет столярная мастерская, адмиралтейство^[8], рыболовство и терраса, а над этим будет моя живописная мастерская и твой маленький кабинет, где ты будешь отдыхать… Чудесные мечты, может быть, и сбудутся…

Из письма В. Д. Поленова — жене

Лето 1887 года Василий Дмитриевич с семьей провел под Москвой на даче родственников Натальи Васильевны в Жуковке, близ Мытищ; к ним приезжали молодые художники — Серов, Остроухов, конечно, Костенька Коровин, гостила у них милая девушка, начинающая художница, — Наташина сестра Маша Якунчикова.

Василий Дмитриевич каждый день катался на лодке, купался, ловил рыбу, но писать пейзажи его не тянуло. Никак он не мог опомниться от пережитого этой весной на выставке. К тому же голова болела упорно и назойливо.

И молодежь выходила на этюды без него.

Врачи посоветовали ему отправиться в Крым — надеялись, что там пройдут его изнуряющие головные боли.

Он уезжал в подавленном состоянии, со страхом прощался с маленьким Митюшкой, с Наташей; ему казалось — опять несчастье обрушится на его семью.

Когда поезд тронулся, он встал, открыл окно вагона. Колеса мерно отстукивали одну и ту же музыкальную фразу. Вдыхая чистый, живительный воздух, он всей душой отдался пейзажам, мелькавшим перед ним… Уехать, забыть все то, что произошло…

Поезд застучал по мосту.

Ока! Василий Дмитриевич высунулся в окно. Ветер обдувал его освежающими порывами. Он ощущал отдающий рыбой и сыростью запах. Какая красавица Ока — широкая, голубая, сверкающая на солнце! Правый, поросший лесом берег был высокий; на левом — зеленел заливной луг со стогами сена; в Серпухове горели золотые маковки церквей…

«Вот бы где нам поселиться! — подумал Василий Дмитриевич. — Если буду жив-здоров, то проедусь по Оке на пароходе. Может быть, и найду что-нибудь».

В Крыму он поселился в Ялте. Его продолжала мучить тупая боль головы, но ему верилось: пройдет головная боль, скроются в прошлое тяжелые испытания, найдет он новые творческие силы, вернется к живописи…

Он уходил с этюдником на берег моря или в горы не так уж часто, как бы хотелось, — врачи запретили работать, — зато много купался, иногда бродил по базарам в поисках восточной посуды для своего будущего музея.

Жене он писал постоянно, описывал, что делает, как проводит время, с кем встречается. Все вокруг нравилось ему: люди казались милыми, интересными, погода — чудесной, природа — восхитительной, обеды — вкусными. Он наслаждался чтением, перечел «Записки охотника» и «Анну Каренину», делился с женой своими восторгами от этих книг, вспоминал о талантливых крымских пейзажах Левитана.

И в каждом письме писал об их будущей жизни непременно на берегу Оки.

Вернувшись в Москву в октябре, он буквально через два дня поспешил на Оку, которая так пленила его из окна вагона.