А Шурочка застенчиво отмахивался от нас. Я вдруг вспомнил, что точно так же, в детстве, мы кричали эти же глупые фразы в спину ему и Галке. И мой товарищ так же недовольно отмахивался от нас. Вспомнил ли он сегодня об этом? Нет, пожалуй, уже нет. И слава Богу! Имел полное право. Сейчас Шурочка громко хохотал и обнимал Катю. Думаю, Галка его бы поняла. Ведь он ее так и не предал. Он ее вновь обрел. Нет так уж часто случается – вновь обрести прошлое, превратив его в будущее.
– Жених и невеста, колотили тесто!
Мы поравнялись со светящейся витриной круглосуточного супермаркета, за которой вызывающе громоздились заморские яства. От такого изобилия ярких упаковок рябило в глазах. Возле золоченой массивной двери прямо на обледенелом асфальте сидела трясущаяся старуха и просила милостыню. Катя тут же протянула ей деньги.
– Будешь счастливой, – прошепелявила старуха, впиваясь в нее полуслепым взглядом. – Много, много счастья ждет тебя. Но места не вижу…
Катя положила в ее морщинистую ладонь еще одну монету. Старуха крепко зажала ее в кулаке.
– Не вижу места, – повторяла старуха, как в полубреду, беспомощно моргая ресницами. За ее спиной, за стеклянной витриной ухоженная продавщица протягивала господину в кожаном плаще бутылку «Хенесси».
Мы свернули за угол, очутившись в маленьком темном дворике. Катя резко повернулась к нам. Ее глаза возбужденно блестели.
– А я знаю! Знаю, что буду счастливой! Честное слово!
Шурочка крепко ее обнял и поцеловал.
– Знаю! – повторяла, как заклинание, Катя. – Знаю, потому что многого не прошу. И никогда не просила. В мечтах мое счастье всегда было одним и я ему никогда не изменяла.
Мы остановились. Нас окружали молчаливые пятиэтажные дома, в которых горело лишь несколько окон.
– Знаете, это трудно понять, – голос Кати зазвенел в заснеженной тишине. – Потому что семья для большинства людей – нечто должное, правильное, что всегда есть и будет. Практически каждый человек рождается в семье. Сначала рождается, а потом мечтает. А у меня… У мне все проще и сложнее. Я родилась уже с мечтой. С одной мечтой – о семье. Потому что у меня ее никогда не было… Нет, я не жалуюсь. Так, наверное, было нужно. Ведь такое всегда выпадает на чью-то долю. Но я… Я так хотела узнать, что значит – возвращаться домой… Я, наверное, плохо объясняю. Я не умею… Но вы… Вы мои самые близкие друзья. И, честное слово, только вам я могу рассказать… И теперь моя мечта обязательно сбудется. И я узнаю: что значит – возвращаться домой. Где тебя ждут. Где есть кому ждать… Меня никто никогда не ждал.
Катя заплакала и уткнулась в широкое Шуркино плечо. И неожиданно, откуда-то с верхних этажей ближайшего дома раздались звуки вальса. Это был какой-то старый вальс. Катя резко отпрянула от Шурочки, посмотрела вверх, словно хотела увидеть музыку. Вверху, в свете от одного-единственного горящего окна в вальсе кружились снежинки. Катя рассмеялась. И закружилась в танце.
– Ну, же! Шурочка! Давай потанцуем. Наш первый свадебный танец. Как здорово, ребята! И этот снег! И эта музыка! И все вы! И мой Шурочка! Мой, мой, мой!
Она пыталась увлечь за собой Шурочку.
– Раз, два, три… Раз, два, три, – отбивал такт ее голосок.
Но мой толстый неуклюжий товарищ топтался на месте, как медведь. И упирался, как мог.
– Катенька, честное слово, я не умею, я никогда не танцевал. Я так и не научился этому более чем странному занятию. Я знаю три языка, умею более менее сносно конструировать самолеты. Но танцы… Уже мне не под силу, – он потянулся за помощью к Петуху.
– Петька! Пожалуйста, выручай! Лучше тебя этого никто не умеет. Ну же, старый ловелас, не подведи!
Старый ловелас, красавец и поэт Петух танцевал лучше всех нас. Он галантно поклонился Катеньке, взял ее за талию и они закружились в вальсе.
– Раз, два, три… Раз, два, три…
Прекрасная пара в прекрасном городском пейзаже. Высокий обаятельный Петька, временно заменяющий неуклюжего жениха. И милая невеста Катенька. В пушистой шубке, пушистых варежках и пушистом платочке. Поверх которого сиял веночек из белых хризантем.
Вдруг музыка резко прервалась. И мы, задрав головы вверх, заорали, нагло требуя продолжения банкета. Уж не знаю, услышали ли нас наверху, но тут же вновь зазвучал вальс.
– Майечка, ну же, иди, теперь ты потанцуй, – Катенька потянула за рукав мою подругу. – Я уверена, ты очень красиво танцуешь. А Петька – великолепный кавалер. Ну же, Майечка, потанцуй!
Щечки Катеньки разрумянились от мороза, глазки загорелись от счастья. Она хотела, чтобы сейчас счастливы были все мы.
– Иди, Майка, – подтолкнул я ее. Но она упрямо отнекивалась.
– Нет, ребята. Сегодня Катин день. Пусть танцует она.
Катенька смеется. Вновь грациозно кладет руку на плечо Петуха, и он кружит ее легко и плавно. На заснеженном асфальте. На ослепительно белом снегу, среди множества чьих-то следов.
– Раз, два, три… Раз, два, три, – в такт вальсу поет Катенька. Ее реснички запорошены снегом. Она – снегурочка. Она – невеста. Она прекрасна как никогда.