Читаем Солдаты последней войны полностью

По небритой щеке Поликарпыча скатилась слеза. Вместо него ответил учитель.

– Юрьев… Юрьев, ребятки…

– Умер? – вскрикнула Катя.

– Нет, – помотал седой головой Василий Петрович. – Нет… Но от этого не легче… Он… Он убил человека.

Мы онемели. И еще долго не могли прийти в себя. Уже потом мы молча зашли в подъезд, подальше от любопытных глаз. И там, на лестнице, молча закурили. Я догадывался о причинах трагедии. И, к сожалению, мои догадки подтвердились.

– Дворник? – только и спросил я.

Поликарпыч кивнул в ответ.

– Надо же, – всхлипнула Катя. – В такой праздник… И такая беда…

Да, беда нагрянула в праздник. В новогоднюю ночь. Когда в каждом доме – сверкающие елки, накрытые столы, звон фужеров, хохот и поздравления. И среди праздника – пустая и одинокая квартира великого артиста Юрьева. Где сейчас тишина. И ночь.

– Он уже четыре дня, как бросил пить, – вздохнул Василий Петрович. – Сердце пошаливало. Да он и сам мне сказал, что решил с этим завязать. Навсегда. Хотел узнать, что будет дальше.

– Мы позвали его к нам, чтобы вместе… Ну, три одиноких и немолодых мужика… – сказал Поликарпыч. – Но он наотрез отказался. Сказал, что пить не будет, а смотреть, как пьют другие, не умеет. Сказал, что ляжет пораньше спать, чтобы, как выразился, избежать искушения. В общем… Мы с учителем поразмыслили и решили, что так оно и правильно. Да кто мог знать…

Кто мог знать. Что дворник Колян окажется и понастойчивее, и похитрее. Ему одному удалось уговорить Юрьева. Впрочем, я думаю, долго уговаривать не пришлось. Я давно заметил, что какая-то необъяснимая, дьявольская сила толкала артиста к Коляну. Словно злой рок уже давно раскинул свои ловушки. И Юрьеву оставалось сделать лишь шаг. Они были двумя противоположностями. И их столкновение было неизбежным. Мне постоянно казалось, что артист как бы проверял себя, свои силы – годен ли он еще для борьбы. Он хотел выйти в ней победителем. Но ему это не удалось, поскольку опять произошла чудовищная провокация.

– Среди ночи мы услыхали дикие крики, – рассказывал Поликарпыч, прикуривая одну папиросу от другой. – Я сразу почуял недоброе. Что это в его квартире. Бросился туда и через дверь услышал, как Колян орал: «Все вы чокнутые!.. Жаль, что вас фрицы не уничтожили! Вы только мешаете! Без вас мы бы жили припеваючи, попивая немецкое пивко!.. Правильно, что вас вешали! Вас и вешать-то мало!..» Ну, в общем, все в таком роде.

Я слушал Поликарпыча и сердце было готово выскочить из груди. Я ловил себя на мысли, что сам готов взяться за автомат. И…

– И… Когда подоспел и я, раздался выстрел. Мы не успели, – мрачно констатировал учитель. – У Юрьева на стене висело охотничье ружье. И конечно, как в пьесе, оно должно было когда-нибудь выстрелить. Наверное, должно.

– Артиста забрали, – то ли спросил, то ли подтвердил Петух.

– Да, увезли, – подтвердил Василий Петрович. – И теперь слава нашего искусства – за решеткой, на нарах. Один… Вот, судьба великого артиста великой страны.

– Он защищался, – твердо сказал Шурочка. – Он как мог защищал прошлое, своих товарищей, всех нас, в конце концов. Теперь нам надо защитить его.

– Будет очень нелегко, очень, – заметил я. – Конечно, дворник – мразь еще та. Да наверняка и не дворник вовсе. И в бою его запросто можно было бы хлопнуть, как врага. Прямо на месте. Но теперь… За слова не наказывают. За убийство – судят. В конце концов, им нет никакого дела, что говорил Колян. Такое же твердят даже в школах, по телику, со всех сторон. Обложившись законами. Ловко придумали – убивать словами. И абсолютно безнаказанно. Свобода слова…

Юрьева убили. Пуля невидимая и беспощадная все-таки настигла его. Старого солдата, прошедшего всю войну, смерть нагнала спустя много лет. Трусливо выглядывая из-за угла и стреляя пулями-словами…

Я встретился с Юрьевым незадолго до его смерти. Уже было подано прошение об изменении меры пресечения на подписку о невыезде. До суда. Суда над героем войны и гордостью отечественного кино. Мы немало потрудились, чтобы свою подпись над этим прошением поставили его бывшие коллеги. Правда, немногие, самые честные. И, как ни странно, прошение было удовлетворено. Игра в демократию продолжалась.

Мне разрешили встречу с ним. И я увидел перед собой исхудавшего, поникшего, раздавленного, совершенно седого старика. Моего старшего товарища Юрьева.

– Ничего, Геннадий Юрьевич, еще чуть-чуть и вас выпустят, – попытался я его подбодрить. – И все будет хорошо.

– Хорошо уже никогда не будет, Кира… Во всяком случае у меня.

– Не надо так, Геннадий Юрьевич.

– Я не жалуюсь, Кира. Ты знаешь, я прожил счастливую, очень счастливую жизнь. Она вся прошла в борьбе. В борьбе с фашистом, в борьбе за славу нашего искусства, в борьбе с подлостью и мерзостью. И закончил я ее тоже в борьбе. Как солдат. Мне жалеть не о чем… Я по-другому и жить-то не умел. И все измерял законами войны. А на войне, как на войне – есть победители и побежденные. Как закончится эта война? Пока конца не видно, и я уже не узнаю… А ты, Кира, узнай… Пожалуйста, узнай.

Перейти на страницу:

Похожие книги