Солдаты неба

Удастся мне сразу сбить его — враг потеряет спокойствие и, выйдя из равновесия, будет торопиться поскорее расправиться с нами. Мы этим и воспользуемся.

Я пошел в атаку. И тут случилось непредвиденное — земля открьла огонь, но враг промахнулся, и целая стена зенитных разрывов, переплетенных сетью трассирующих нитей зенитных пулеметов, отгородила нас от фашистских истребителей. Мы немедленно повернули на Скоморохи.

Оказавшись в безопасности, я на случай, если командир полка почему-либо не принял мою передачу, снова пропел — теперь, наверное, лучше:

Расцветали яблони и груши…

— Что распелся? — услышал я голос Василяки.

— От удачи.

Задача выполнена. Мы с Хохловым невредимы. Казалось бы, все основания радоваться. Но, выйдя из самолета, мы сразу почувствовали себя виноватыми, а до предела натруженный рев взлетающих «илов» заставил насторожиться.

С докладом о разведке шли молча. Не отличавшийся словоохотливостью, Иван Андреевич не выдержал и, как всегда при волнении, чуть заикаясь, сказал:

— 3-зря мы штурмовали. П-попадет.

— Поздно каяться. Будем держать ответ.

Часто боевая действительность не дает истребителю времени на обдумывание решения. Она властно требует немедленных действий. Так было и в этом вылете. Штурмовка казалась разумной. Непростительно упустить врага, попавшего на мушку. Здесь, на земле, возникло опасение — не заставили ли мы своими действиями взлететь дежурных истребителей противника? Их было около десятка. Не меньше и в воздухе. Все эти самолеты немцы могут направить на перехват нашей взлетающей группы, в составе которой только двенадцать «яков». Численный перевес в истребителях будет на стороне противника. Это затруднит удар по аэродрому, а то и совсем сорвет его.

Тревога за успех вылета, за судьбу товарищей терзала меня. Хорошо бы, взлет наших сейчас растянулся. Тогда фашистские истребители, с которыми мы встречались в воздухе, израсходуют бензин и сядут на аэродром.

— Давай полетим снова, — предлагает Хохлов. — Может, успеем помочь?

— Надо посоветоваться с командиром полка.

Ушли в воздух последние самолеты. Взлет ни на минуту не растянулся. Василяка, мерно размахивая древком стартового флажка, выслушал меня и с необычным для него спокойствием в таких случаях спросил:

— Может, возвратить группу?

Я не понял, что означает вопрос, но меня поразило равнодушие командира к случившемуся. Несколько секунд я растерянно стоял, потом собрался с духом и выпалил:

— Это не в моей власти! Это в вашей власти! Как хотите, так и поступайте, а мы свою задачу выполнили. Выполнили, как смогли.

Флажок Василяки со свистом рассек воздух.

— Так зачем же советуешься со мной? Нашкодничал, ну и выкручивался бы сам, без меня! Что я теперь могу сделать? Ты же обстановку там знаешь лучше меня.

Действительно, зря я сейчас доложил командиру о штурмовке. Зачем его заставлять терзаться? Надо бы только попросить разрешения на вылет.

— Ладно. — Командир примирительно махнул флажком. Летчики — народ отходчивый. — Надо решать. Своей штурмовкой вы расшевелили осиное гнездо, осы остервенели. В такой момент к ним не подходи. Может, подождать, пока они снова заберутся в гнездо, а уж там их и придавить? Идет?

— Значит, возвратить оба полка?

— Да, да! — подтвердил Василяка. — Или пусть летят?

В минуты колебания человек взвешивает все «за» и «против». Стоит ему в такой момент дать совет — и он перетянет. Какая нужна осторожность!

Штурмовики и истребители уже собрались и взяли курс на Винницу. В удаляющейся ритмичной музыке моторов и спокойном полете чувствовалась хорошая выучка летчиков. Командует истребителями опытный офицер Василий Рогачев. Он сумеет организовать разумно воздушное сражение. Я взглянул на часы. С момента нашего обстрела аэродрома прошло минут двадцать. Столько же займет полет наших до Винницы. У немецких истребителей, встретившихся нам в небе, горючее уже на исходе. К прилету наших они должны сесть.

— Что молчишь? — спрашивает Василяка. — Заварил кашу — так думай, как теперь быть.

— Пусть летят, — уверенно посоветовал я. — Но на всякий случай нужно передать истребителям, чтобы забирались выше, до предела. Да и мне с Иваном Андреевичем разрешите снова туда слетать?

— Правильно. Только быстрей!

Моторов мы не жалели. Спешили, И первое, что я увидел на подходе к фашистскому аэродрому, — столбы черного дыма. Они высоко поднялись в небо. Дым, как мне сначала показалось, выходил из торчащих красных труб. На миг я усомнился в правильности курса: не вышли ли мы на какой-нибудь завод?

Вскоре все прояснилось. Красные трубы — языки пламени. Они виднелись не только на аэродроме, но и далеко по сторонам. Так горят только самолеты. Среди них, наверное, и наши. Идет бой. Мы пришли, как говорится, к шапочному разбору.

Мчимся к аэродрому. На нем виднеются черные пятна воронок от разорвавшихся бомб и бушует пламя на стоянке самолетов. Хорошая работа наших штурмовиков теперь уже не радует. Все испортили костры вне аэродрома. В этот момент передо мной сверкнули огненные нити. «Зазевался, — подумал я, — и вражеский истребитель ударил по мне».