Солдаты далеких гор

И они побежали следом, не спрашивая ни о чем. Пару раз группа оказывалась в пределах прямой видимости, и тогда немцы открывали огонь, что называется, «на удачу». Триста метров для «шмайсера» — это слишком много. Но пули свистели рядом, попадали в камни и деревья. А потом Шелестова как будто окунуло в горячее молоко. От радости бросило в жар. Река, вот она! Поток мощный, бурный. Да, с камнями. Но это сейчас не самое страшное. Главное, что она унесет их от немцев. И нужно преодолеть последний открытый участок.

— Прыгаем! — заорал Шелестов. — Всем прыгать! Хоть километр проплыть, прыгаем…

Они прыгнули. Без раздумья, без расчета и даже толком не видя куда. Прыгнули в последний момент, когда воздух рассекали автоматные очереди. Шелестов подбежал к высокому берегу последним. Он увидел головы Буторина и Когана. Сосновский замешкался на берегу, чуть согнувшись. То ли шнурок завязывал, то ли что-то обронил. Максим недолго думая столкнул Сосновского в воду и полетел с ним вместе.

Ледяная вода обхватила, сковала по рукам и ногам и поволокла. Шелестов вынырнул и не увидел Сосновского. Он закрутил головой, откашливаясь и отплевываясь. Вот мелькнула голова и скрылась под водой. Из последних сил Шелестов стал грести, пытался зацепиться за мокрые камни, чтобы замедлить свое движение, помочь Михаилу. Ну, еще!

Он схватил его руку, какую-то уже безвольную, накинул ее себе на шею и оттолкнулся, чтобы оказаться на поверхности. Максим хватал ртом воздух, и снова его тащило под воду, и он снова умудрялся всплыть и сделать глоток воздуха, поднять голову Михаила над водой.

— Устала? — спросил Иосип, когда Лиза обессиленно опустилась на пенек.

Маршал присел возле нее и взял ее ступню, погладил. Лиза отрицательно покачала головой. Нет, не болит, но идти сил уже нет. Все это было в ее взгляде. И тогда Броз поднял ее на руки, сдержал стон от боли в раненой руке и понес к крайнему дому. Невзрачный деревенский домишко, бедный, с покосившимся забором, плетенным из длинных жердей и хвороста. Во дворе ни скотины, ни птицы. Только бурьян и какие-то палки от развалившейся телеги.

— Бабушка, можно к вам? — спросил Броз по-румынски.

— А вы кто ж такие будете? — посмотрела подслеповато женщина, вытирая руки о грязный передник. — Дочка, что ли, твоя? А ты солдат?

— Дочка, бабушка, дочка. Она ногу подвернула и не может идти. Ей отдых нужен и глоток воды.

— Воды не жалко, а другого нет у меня для вас. Ничего нет. Все забрала у меня война. Детей забрала, жизнь забрала. Помирать мне надо, а не гостей потчевать.

Броз опустил Лизу на лавку и выпрямился, потирая рану на плече. Он посмотрел в глаза старой женщине и догадался, что ей нет еще и шестидесяти, но выглядела она как старуха, глаза были пусты и серы. Без блеска, без мысли, без желаний. Равнодушные и безжизненные глаза.

Женщина ушла в дом, оставив дверь открытой нараспашку. И вскоре вернулась с глиняной кружкой, полной воды. Она смотрела, как пила девушка, одетая в военную форму, как пил мужчина, тоже в военной шинели и фуражке.

— Все ходите, убиваете друг друга, — прошелестел ее сдавленный голос. — А зачем? Зачем вы отнимаете у матерей сыновей, у жен мужей?

— Мы защищаем свою страну, свой народ, свои семьи, бабушка, — твердо ответил Броз, возвращая кружку. — Враг пришел, и мы должны его изгнать с нашей земли.

— Это вам только так кажется, что вы за что-то бьетесь, с кем-то бьетесь. А бьетесь вы сами с собой, это ваше желание. Никто вас не заставляет. Мои сыновья тоже за что-то бились с русскими. И ни один не вернулся.

— Русские защищали свою землю, они не приходили к вам с войной, — попытался доказать свою правоту Броз. Он понял, что женщина говорит о прошлой войне, которая прошла уже давно, десятилетия назад. А эта женщина все страдает. Потому что осталась одна на всем белом свете. И она вправе ненавидеть весь свет.

— Нет у меня зла на русских, — покачала женщина головой и вытерла слезящиеся глаза уголком головного платка… — Ни на кого нет зла. Мне просто больно смотреть, как вы убиваете друг друга. Что ж ты пришел с больной девочкой? Так войди в дом. Он стоит на дороге. Я дам вам поесть.

— У вас у самой, наверное, мало еды, бабушка, — сказала Лиза, но женщина уже встала и пошла к дому.

— Люди приносят, люди помогают. Так должно быть везде, но я знаю, что так только у нас в деревне.

В доме было чисто и как-то пусто. Женщина поставила на стол крынку кислого молока, дала кусок сыра и ломоть хлеба. Она села на лавку у окна и стала просто смотреть, как путники едят.