Солдаты далеких гор

Немцы мгновенно поняли, что стрельба стала мене эффективной, и поднялись в атаку. Старшина ждал этого момента, он уже понял, кто у десантников в этой группе командир. Положив ствол автомата на камень, Букин прицелился и короткой очередью свалил немецкого командира, а потом, поводя стволом, разрядил в немцев всю обойму. Командир десантников повалился на камни, выронив автомат. Еще трое немцев растянулись на дороге перед машинами. Воспрянувшие духом югославы снова открыли шквальный огонь из карабинов и свалили еще троих. То ли убив, то ли ранив их. Всего за несколько секунд эта группа, пытавшаяся пройти по дороге к госпиталю, потеряла больше половины своих людей и стала откатываться за машины. Им удалось укрыться ценой потери еще троих. Букин опустил ствол и осмотрел поле боя. Он посчитал бездыханно лежавших и корчившихся немцев. Пятнадцать. А их всего было не больше двадцати. Интересно, это вторая группа, о который говорил пленный Драганич? В любом случае ее остановили. Но тут вверху за поворотом у самого госпиталя началась стрельба.

Шелестов создал на подходах к госпиталю, помимо линии обороны на дороге, еще два узла обороны. На одном из них он сосредоточил маленький, но все же резерв из пяти бойцов, включив туда и опытного пехотинца Федора Крылова, и Когана в качестве командира. Шелестов и Буторин должны были не подпустить немцев к госпиталю. И если кому-то пришлось бы отходить, то резерв должен был вмешаться и выправить положение фланговым ударом. Ну а если десантники попытаются прорваться через горы, если Сосновский подаст сигнал оттуда, тогда резерв — это все, чем Шелестов располагал для отражения атаки с четвертого направления. Максим очень надеялся, что у немцев не будет столько сил, чтобы равноценно атаковать с четырех направлений. Наверняка они рассчитывали на внезапность и скрытность действий, а не на фронтовую операцию усиленного батальона.

Бой внизу на дороге начался неожиданно, но так же неожиданно и стих. Шелестов прислушался. Нет, если бы немцы прорвались, выстрелы бы еще раздавались. Хоть немного, но еще стреляли бы оставшиеся в живых. Значит, атаку отбили. Теперь ждать.

Но долго ждать не пришлось. У западной части ограды вдруг хлестнул винтовочный выстрел, потом сразу два выстрела и тишина. Шелестов побежал туда, где стреляли, и упал возле Буторина за мешками с землей.

— Что случилось, Виктор?

— Да поспешили югославы, — проворчал разведчик. — Не разглядели точно и давай палить, хотя строго-настрого приказал без команды не стрелять. Отчитал я их, да только что толку. Все равно не понять, был там кто или нет. Может, на разведку сползать?

— Я тебе сползаю! — отрезал Шелестов. — Сиди и не высовывайся! Нам силы беречь надо до подхода помощи.

— Если она будет, — проворчал Буторин.

— Это мы с тобой можем сомневаться, Виктор Алексеевич, — ответил Шелестов. — А вот новобранцы должны верить и надеяться. Только намекни, что можем не дождаться. И тогда половина наших бойцов в панику ударится. Рассказать тебе, что такое паника в бою?

— Не надо, сам знаю, — недовольно ответил Буторин, а потом сразу же прикрикнул на солдата: — Башку пригни, дура! Дырку получишь!

— Ладно, смотри тут, — вздохнул Шелестов. — Я вниз на дорогу. Там, кажется, обошлось. А потом к Когану…

И тут над головами, где-то в горах, вдруг прозвучала далекая автоматная очередь. Короткая, экономичная, а потом сразу еще две таких же коротких. И следом, как с цепи сорвались, стали бить сухие очереди немецких «шмайсеров».

— Вот тебе и маловероятное направление! — рявкнул Шелестов и, не пригибаясь, побежал через госпитальный двор к заднему корпусу, где засел его резерв.

Сосновский шел по лесу, успевая посматривать по сторонам, прислушиваться и инструктировать Митю Пряхина. Молодой солдат шел рядом, кивал и улыбался. Михаила подмывало спросить Митю: «А чего это ты, мил человек, лыбишься, как начищенный самовар, сияешь?» Но говорить этого он не стал. Незачем отбивать охоту улыбаться у парня. Жизнь еще постарается, она еще попытается отбить эту охоту. Тут помощники не нужны. И теперь Сосновский перешел к главному.

— Запоминай, Митя! Как только столкнемся с немцами, как только я открою огонь, мы с тобой отходим на северо-восток. Общим направлением вон на ту вершину в форме головы лошади. Отходим уступом, как я тебя и учил. Я стреляю, ты отходишь и занимаешь позицию. Прикрываешь меня, и я отхожу за твою спину. Но самое главное, Митя! Как только я скажу тебе уходить, ты должен скрытно покинуть место боя и отправиться к подполковнику Шелестову с докладом о сложившейся здесь ситуации.

— А вы? — сразу же спросил Пряхин и перестал улыбаться.

— Что я? — начал сердиться Сосновский. — Детский сад! Ты понимаешь, что это война? Что здесь беспрекословно выполняют приказы, что здесь существует только один закон — закон целесообразности.

— А вы бы ушли? — с прищуром спросил Митя. — Бросили бы меня и ушли?

— Конечно! — уверенно ответил Михаил.

— А я вот вас не брошу! — заявил Пряхин.