Солдаты афганской войны

— Зашибись у вас в четвёртой и пятой ротах: офицеры как-то борются с дедовщиной или хоть показывают вид, что борются, да и начальство батальонное рядом — как- никак, а своим присутствием поддерживает порядок. А у нас рота стоит особняком и такой бардак твориться! Ротный с дедами заодно: сам распоряжается, чтобы они у нас чеки отбирали и с ним делились. Но и это всё х..ня — без денег жить можно. А вот что заставляют грабить — вот это п..дец!

Вот вам в патруле зае..ись — один отдых, а нам… Всегда со страхом жду, когда наша рота заступит в патруль. Если вернусь с патруля ни с чем — деды п..дят. Вот и приходится духаны "бомбить". А офицеры потом, что себе домой отправят, а что продадут и по ночам киряют вместе с дедами. Тут вообще тёмный лес! Дёргаться бесполезно: все заодно — и взводные, и ротный — все повязаны. Все, все заодно! Я попадусь — меня посадят, а они все в стороне останутся. Кто потом поверит, что грабил не для себя?

Я внимательно его слушал, а молодой с тем же невозмутимым тоном рассказывал дальше:

Это что… Иногда ходим бомбить самого Бабрака. Страшно — п..дец! Нарвёшься на охрану — пристрелят на месте, а не пойдёшь — деды таких п..дюлей отвесят!.. Всё равно пойдёшь.

— Да ты что? — от удивления присвистнул я. — Вот это да! У Бабрака же все подступы охраняются особистами! Я-то думал: к нему и мышь не проскочит! Ничего себе, даёте!

— Мышь-то, конечно, не проскочит, а мы тут все лазейки знаем. Перемахнёшь через стену, рас, через окно в здание заберёшься, снимаешь сапоги и на цыпочках просматриваешь комнату за комнатой. Забираем ковры, статуэтки всякие, вазы — добра там много… Недавно чуть не залетел — еле пронесло… Тогда тоже залез к Бабраку, прокрался в одну комнату и, когда закрывал за собой дверь, она чуть скрипнула, — лицо у молодого сразу стало перепуганным. — Вдруг слышу в коридоре шаги… — особист всё-таки услышал. Я замер. Он остановился и спрашивает: "Кто здесь?". А я — ни живой ни мёртвый — даже не дышу. Думаю, всё — п..дец мне пришёл! Хорошо ещё КГБшник, видимо, побоялся заходить в комнату: осторожно походил туда-сюда по коридору, долго прислушивался и опять ушёл к себе… О-о, бл… был на волосок от смерти — чудом уцелел! Больше часа ждал, чтобы всё успокоилось, только потом вышел.

Слушая эти признания, я понял, как мне ещё повезло, что попал к Хижняку, а не в это бандитское логово. Я сразу припомнил тот случай, когда стоял на этом же посту вместе с Черкашиным, и мы пропустили группу солдат из 6-й роты на ночную вылазку в Кабул.

На следующий день беглецы объявились. Офицеры стали их допытывать, — почему ушли?

— Били… заставляли работать…

— Кто бил? Фамилии?

Они указали на одного. Этого парня сразу арестовали, а через день мне довелось с ним повидаться.

Я на кухне чистил картошку, а арестованного отправили туда же — на подмогу поварам. Парень был моего призыва — тоже фазан — пухленький и на вид скромный. Он молча срезал ножиком кожуру, бросал картошку в котёл и думал о своём. Его я хорошо знал. Ещё полгода назад ему прилетало ото всех подряд. Да и сейчас в его манерах не обнаруживалось дембельских замашек. Спокойный по характеру, он явно не тянул на закоренелого неуставника. Может, он и поддал кому, но наверняка по делу: что поделаешь, — это почти единственный аргумент, принятый в армейской среде. Но, с другой стороны, кто его знает? Армия, в принципе, и порядочного человека может исковеркать так, что он превратится в зверя. Здесь, в армии, изменения происходят только в одном направлении: хорошие становятся плохими, а плохие — ещё хуже. Обратных превращений я ни разу не наблюдал.

Было похоже на то, что беглецы побоялись назвать тех, от кого им доставалось по-настоящему, и указали на в общем-то безобидного козла отпущения.

По поводу нового ЧП полк строили дважды. Первый раз одних старослужащих, а потом отдельно молодых.

Красноречивый генерал снова держал речь перед строем:

— Ну …вашу мать! Вы же в Афганистане! — тряс перед собой ладонью генерал, обращаясь к тем, кто уже отслужил больше года, — Сколько можно повторять одно и тоже — кончайте с ветеранством! О себе подумайте! Ведь из-за этого постоянно на боевых друг в друга стреляют! Из-за х..ни получите пулю в спину! Думайте о будущем, о последствиях! Это ж не Союз!

Деды с внимательным видом слушали генерала, пропуская его слова мимо ушей. Хорошо ему, генералу, рассуждать, как солдатам надо себя правильно вести — он же наших проблем не хлебает. Теоретически он прав — бить нехорошо, а что остаётся делать, если по-иному молодой не подчиняется? — Ну, не хочет драить очко? Ведь спрос за порядок лежит на сержантах. А воюет один только 3-й батальон, а мы из Кабула не вылазием.

На втором построении, выступая перед строем молодых, генерал расставил акценты иным образом:

— Товарищи солдаты! Стойте за себя! Будьте сплочённее! Дружней! А если тяжело — говорите командиру! Командир — он всегда за вас заступится!