Солдаты

концов, солдаты... они будут решать дело. Марченко! -- обратился Сизов к

молодому офицеру, во всей фигуре которого чувствовалась стремительная

готовность.-- Забаров идет в рейд?

Новые ремни на лейтенанте беспокойно скрипнули.

-- Забаров... ранен, товарищ генерал.

Комдив, будто обожженный, быстро отошел от стола, метнул взгляд в

сторону молодого офицера, но ничего не сказал. Некоторое время в блиндаже

было тихо. Сизов ходил хмурый и, казалось, злой. Но вот он остановился,

приблизился затем почти вплотную к Марченко и спросил глухо:

-- Тяжело ранен?

-- В плечо, задета кость, товарищ генерал.

-- Когда?

-- Ночью на Донце. Вместе с саперами переправлялся.

-- Так...-- задумчиво сказал комдив. Почти сросшиеся брови генерала

теперь совсем сошлись в одну линию.

"Сколько людей погибло на глазах этого сурового человека, сколько видел

он раненых,-- подумал Шахаев,-- неужели всякий раз он так тяжело переживал

эти потери? A может быть, Забаров ему особенно дорог?.."

После совещания генерал Сизов беседовал с полковником Деминым.

-- Жаль... Каких людей теряем! -- комдив поморщился. Лицо его вдруг

стало опять сумрачным и усталым.-- Вы знаете, Федор Николаевич, как нужен

был Забаров для этого дела. Именно Забаров!..

-- Знаю,-- тихо сказал Демин.

-- Вы бы, Федор Николаевич, навестили его, посмотрели, как его лечат.

-- Я уже был у Забарова,-- все так же тихо и спокойно ответил Демин.

-- Благодарю вас, Федор Николаевич,-- взгляд Сизова вдруг потеплел. Так

бывало всегда, когда он начинал говорить с Деминым.-- Забаровы нам очень

нужны! -- Генерал немного помолчал. Потом сказал задумчиво и тихо: -- Быстро

растут солдаты. Этим, пожалуй, не потребуется тридцати лет, чтобы стать

генералами. Как вы думаете?

-- Думаю, что не потребуется,-- Демин улыбнулся. Он хотел еще что-то

сказать, но зазвонил телефон. Генерал поднял трубку.

-- Когда заметили?.. Двадцать минут назад?.. А почему так долго не

докладывали? Ах, так! Продолжайте наблюдение и обо всем замеченном сообщайте

мне немедленно. Говорите, скрылись за Лысой горой? Это что за белым

камнем?.. Хорошо, наблюдайте!..

Сизов положил трубку и, обращаясь к Демину, предложил:

-- Поедем к Баталину. Там из боевого охранения очень важные сведения

сообщают. Кажется, новые части у немцев появились. Надо это уточнить на

месте.

Когда Сизов и Демин уже направились было к выходу, на столе вновь

зазвонил телефон. Генерал вернулся.

До Демина долетели слова комдива:

-- Да, сейчас буду!

4

Вечером разведчики выстроились у своего блиндажа. Ждали Пинчука. Он

почему-то задерживался.

-- Небось кресало свое потерял,-- высказал предположение Семен.

Красный и вспотевший, Пинчук выполз из блиндажа. Встал в строй. Начал

оправдываться:

-- Мабуть, цилу годыну шукав...

-- Что шукав-то?

-- Та кресало ж!

-- Хо-хо-хо!

-- Ха-ха --ха!

Марченко, пeрeждав первый приступ солдатского хохота, сердито

остановил:

-- Ну, довольно. Сдать документы старшине!

Уваров ждал этой минуты с какой-то смутной тревогой. Ему впервые

приходилось расставаться со своим комсомольским билетом, и это было очень

тяжело. Без него он вдруг почувствовал себя каким-то опустошенным, невольно

хватался за карман и не находил там привычной маленькой книжечки.

Сдали свои партийные билеты Шахаев и Пинчук. Аким отдал дневник и

красноармейскую книжку: больше у него ничего не было. Сенька тоже передал

свой комсомольский билет. Теперь все были сосредоточенно-серьезны. Даже

Семен. Разумеется, настолько, насколько могла быть серьезной его курносая

физиономия.

Поправив за спинами мешки, взволнованные и молчаливые, разведчики

тронулись в путь.

Старшина долго смотрел им вслед. Взгляд его остановился на документах,

еще теплых от солдатских рук. Он бережно положил документы в полевую сумку и

еще раз посмотрел вслед уходящим разведчикам.

Темнело. На небе появились первые звезды. Стрельба на передовой, как

всегда к ночи, усиливалась. Где-то у генеральского блиндажа рассыпался

гортанной трелью неисправимый оптимист-скворец. А ведь пострадал и он,

насмешник горластый. Прилетел к пустому месту: ветлу, к вершине которой был

прикреплен его домик, спилили дивизионные саперы. Теперь певун устроился

где-то в дупле.

Траншеи глубокие -- можно было идти в полный рост. Но для Акима и они

были мелки. Тот и сейчас шел пригнувшись. Это очень неудобно -- болела

спина. Порой терпение покидало Акима, и тогда его голова в каком-то облезлом

кроличьем малахае (перед тем как пойти в рейд, разведчики переоделись во все

гражданское) медленно плыла над брустверами траншей. Акима окрикивали. Он

смущался, наскакивал на какие-то ящики, падал.

-- Скоро, что ли, будет конец этим траншеям? -- ворчал Ванин, обращаясь

к шедшему впереди него Уварову. Но тот промолчал. Это еще больше

раздосадовало Сеньку.-- И что ты молчишь все время? -- в сердцах сказал ему

Ванин. Не любил он людей неразговорчивых и, как говорил Пинчук, "сумных".

Сенька нередко философствовал на этот счет: "Молчит с важным этаким видом.