Солдаты

зашумел он. -- Война, война... Сам знаю, що може прыйти. Союзники у нас не

очень надежни...

-- Известное дело -- капиталисты! И какого дьявола ты только на меня

накричал! -- в свою очередь ощетинился Кузьмич, выплевывая левый ус.

-- А потому и шумлю я на тэбэ, що не нам говорить про войну, -- горько

и тяжко вздохнул Петр. -- Мы против войны повынни говорить...

-- Ну, а я об чем толкую!

-- А ты вроде злякався, слезу пустыв, -- уже примирительно сказал

Пинчук, подавая Кузьмину кисет.

-- Ничего я не испугался. Откуда ты это взял? Просто такая мысль в

голову пришла, вот я и сказал. Ведь никак они нам не дают, товарищ сержант,

мирно-то пожить. Вот в чем загвоздка! -- Кузьмич свернул папироску,

помусолил ее, нагнулся к тлевшему в руках Пинчука фитилю от кресала.

Разогнувшись, подытожил: -- Не любят нас капиталисты проклятые!

-- То правда, -- живо согласился Пинчук. -- Не правляться мироедам наши

успехи. Як же: подывыться их народ на радянську державу, дэ простый люд

хазяйнуе та и живет краще, -- завыдкы визьмуть. Скажуть: "А мыто що

дывымось! Давайте возьмем в руки оружию та всих, як есть, своих капиталистив

пид товстый зад!.." -- Пинчук подался всем телом вперед, отставил правую

ногу, показывая, как бы он сделал это сам.

-- Всех к ядреной матери! -- не вытерпев, подсказал Кузьмич, гневно

помаргивая.

-- От буржуи и не хотят, щоб мы розбагатилы, бояться, що их народ

збунтуеться, на нас дывлячысь. Тильки ничого воны бильш нэ можуть зробыты.

Все одно колысь збунтуеться их народ. До того дило йде...

По улице с оглушительным треском промчался мотоциклист, направляясь к

штабу.

-- Вже пятый за день, а мабуть, шестой. Не помню уж.

-- Из штаба армии, должно. Пакет какой-нибудь срочный генералу привез,

-- высказал свое предположение Кузьмич, провожая взглядом удаляющегося

мотоциклиста. -- А в штабе-то день и ночь не спят...

Солнце вывалилось из-за горизонта, и сирота-хата сразу как будто

помолодела. Даже ее единственный ущербленный глаз засиял.

-- Знаете, товарищ сержант, об чем я ныне кумекал, -- снова заговорил

Кузьмич, затаптывая окурок. -- Я ведь родом из Сибири, Красноярского краю...

-- Так ты об этом мне десять разив говорил...

-- Нет, об этом не рассказывал. Вот послушай-ка.

Лесов в Сибири, сам знаешь, тьма-тьмущая. На сто держав хватило б! А

вот на твоей Украине их маловато. Ну, я и думаю: а что, если в тайге,

скажем, поставить такой завод, который бы дома делал, а возить эти дома по

железной дороге к тебе на Украину и в другие безлесные места.

-- Кажуть, що таки заводы вже е, Кузьмич, тильки я не бачив их.

-- Да ну! -- ахнул Кузьмич, пораженный, очевидно, тем, что не ему

первому пришла в голову такая мысль.-- Эх, язви их корень! Стало быть, уже

имеются такие заводы?

-- Маемо, Кузьмич, маемо! -- с гордой улыбкой подтвердил Пинчук, теперь

уже совершенно уверенный в том, что есть у нас такие заводы, словно уж сам

видел их собственными глазами. Потом, побурев лицом, добавил: -- Побачим ли

мы все это своими очами? Ухабистый лежит у нас шлях впереди, Кузьмич.

Перейдя улицу, густо заросшую подорожником и вечной спутницей

запустения -- дымчатой лебедой, или "цыганкой", как ее именовали в этих

местах, Пинчук и Кузьмич приблизились к полуразрушенной мазанке. Перед тем

туда юркнул зачем-то Сенька Ванин. Войдя в помещение, Пинчук увидел его

мирно беседующим с поваром Михаилом Лачугой. На снятой с крючьев двери, при

входе в мазанку, сушились на солнце галушки.

В самой мазанке на большой треноге лежал черный котел, вывороченный

Лачугой из каменки разрушенной бани. Котел и сам повар не блистали чистотой.

Это возмутило Пинчука.

-- Що ж ты сидишь?! -- закричал он на опешившего Михаила. -- Подывись,

якый в тэбэ котел! Свиней тильки кормить с цього котла. Дэ твий халат?..

Кузьмич опасливо озирался по сторонам, чувствуя и свою вину в этом

деле: ведь хозяйство-то роты было последнее время в его руках.

-- Я говорил ему на сей счет, -- оправдывался он, гневно посматривая на

помрачневшего Лачугу. -- Да в разум не берет мои слова. Ты, говорит, мне не

указ. Побывал у генерала, так теперь думает, что уж и сам генерал.

Михаил молча и недобро скалил свой щербатый рот, прощупывая нового

старшину мутноватым взглядом.

-- Не нравлюсь, ищите другого. Я с этим котлом всю хребтину поломал, --

проговорил он.

-- Жалко, що ты голову свою дурацьку не зломав! Ты у мэнэ гляди. А то

таке лекарство пропышу, що вик памятать будэш!

-- Не стращай!

-- А я и не стращаю. Вернусь, проверю. И щоб усе чысто було! Зрозумило?

-- Понятно, -- вяло ответил повар.

-- А ты тэж марш звидциля, ничого дурака валять! -- бросил старшина

Сеньке и вышел вместе с Кузьмичом во двор.

В мазанке некоторое время стояло неловкое молчание.

-- Что он на меня? -- кивнул лобастой головой Лачуга в сторону двери.

-- Тож мне начальник великий объявился. Видали мы таких!

-- Нет, ты с ним поосторожней, Миша, -- совершенно серьезно посоветовал

Сенька. -- Пинчук -- человек крутой и строгий. Беспорядков не терпит. Чуть