— Вы слышали, как он сказал "охналухе"? На языке племени Куницы это означает — безумие. Только сумасшедший может нанести себе такие узоры на лицо и руки. Для нас с вами эти разноцветные линии ничего не значат, а дети леса читают их, словно книгу, узнавая о человеке всё. Из какого он племени, когда прошёл обряд посвящения в охотники, женат ли он, есть ли дети. Кем были его родители, и случалась ли в его жизни несчастная любовь. Строгие правила нанесения знаков не позволяют делать это произвольно.
Манфред снова показал рисунок Копающей Собаке. Тот нехотя взглянул, затем стал что-то объяснять егермайстеру, показывая то на дощечку, то на свой разукрашенный лоб.
— По рисунку невозможно определить, к какому племени принадлежит человек. Даже если он был изгнан, соответствующий узор останется. Также нет никакого упоминания о родителях, а это явный признак безумца. — Перевёл Манфред, выслушав дикаря. — Ни один нормальный человек не отречётся от своих предков.
— А что означают другие линии на рисунке?, — заинтересовался Эгон.
— То, что этот человек живёт далеко от дома. Он ночью охотится на лесных птиц и собирает цветы ранним утром. Он хотел жениться на больной рыбе. Он грустит, глядя на солнце. — ответил через переводчика Копающая Собака.
— Бред какой-то, — вырвалось у монаха.
— Это что же выходит, — произнёс Ладвиг, — дикарь-маньяк? Такой, наверное, и с демоном найдёт общий язык.
— Едва ли такое возможно, — покачал головой Манфред. — Человек не знает способа, дающего возможность сотрудничать с сатанинской тварью. Её нельзя приручить. Вероятно, девочка изобразила свои самые сильные страхи. Может быть, её когда-то напугал дикарь. Вряд ли ребёнок смог правильно запомнить все линии, нанесённые на тело лесного жителя.
— А этот ваш… Копающая Собака, он имеет возможность отлучаться из Озёрного замка?, — спросил брат Йохан.
— Он свободный человек, — ответил егермайстер, — и сотрудничает с нами по доброй воле. Надумает уйти — никто насильно удерживать его не станет. Если же вы, святой отец, намекаете на возможную его причастность к этим драматическим событиям, то я готов поручиться своей незапятнанной репутацией, что Копающая Собака никакого отношения к убийствам не имеет.
— Это хорошо, что вы так цените своих помощников, — сказал монах, — но ответа на вопрос я не получил. Так у него случаются отлучки?
— Бывают. — признался Манфред и, как показалось сержанту, не совсем охотно. — Дети леса не могут постоянно жить среди йонейга — так они нас называют. Лесные жители иногда совершают обряды поклонения духам предков и делают это, как правило, вдали от посторонних глаз.
В палатку зашёл Луц, с довольным видом уселся на своё место.
— Мне сейчас доложили, что второй беглец обнаружен, — сказал он, осушив полный стакан вина.
— В связи с этим у меня вопрос, господин егермайстер, — сказал сержант. — Откуда вы привозили демонов?
— Издалека. В основном из пограничных с нами районов Восточного герцогства.
— А не проще ли было доставить сюда одного, чтобы вырастить дьявольское дерево?, — спросил брат Йохан. — Это позволило бы иметь под рукой достаточное число тварей и не таскать их через всю страну.
— Жаль, святой отец, что вы не понимаете, какое оскорбление сейчас мне нанесли. — нахмурился Манфред. — То, что я охочусь на слуг сатаны, ещё не значит, что я со спокойной душой стану осквернять нашу землю.
— Я всего лишь высказал предположение, — стал оправдываться монах. — И никоим образом не хотел задеть ваших чувств. Прошу меня извинить.
— Извинения приняты. — с этими словами егермайстер поднялся из-за стола. — Надеюсь, господа, я смог удовлетворить ваше любопытство. Сообщил всё, что знал. К сожалению, неотложные дела заставляют меня покинуть ваше общество. По вопросам получения припасов можете обращаться к моим помощникам. Если в обратный путь вы сегодня не тронетесь, а я предполагаю, что так и случится, то место для ночлега вам будет предоставлено.
Манфред вежливо кивнул всем присутствующим и покинул палатку. Следом за ним отправился дикарь, который попрощаться ни с кем не соизволил.
— Мы остаёмся, — сказал брат Йохан в ответ на красноречивый взгляд Адольфа. — Дороги небезопасны даже днём, чего уж говорить про вечернее время.
— Вы совершенно правы, святой отец. Я сейчас же отдам соответствующие распоряжения.
— Я не прочь остаться здесь подольше, — шепнул монах Ладвигу, предварительно убедившись, что Адольф ушёл, а оставшийся помощник егермайстера занят поглощением последних кусков тушёного мяса. — Что-то они от нас скрывают.
— А можно посмотреть, как жили узники в здешней тюрьме?, — спросил Эгон у Луца. — Про неё рассказывают совершенно невероятные вещи.
— Это, какие же?, — ответил вопросом на вопрос егерь, облизывая подливу с кончиков пальцев.
— Будто бы самых непокорных живьём замуровывали в стены, оставляя только маленькое окошечко, отчего несчастный страдал вдвойне. Он видел перед собой мир, в который ему больше не суждено было вернуться.