Союз Верных — Энгельбрук (СИ)

Потихоньку стали уходить в мир иной заслуженные ветераны, а их детишки, выросшие на армейскую пенсию отцов и подаяние жителей города, не спешили искать своё место в жизни. Когда престарелые родители перестали приносить доход, их великовозрастные отпрыски стали зарабатывать себе на жизнь весьма сомнительными сделками. Последние приличные жители оставили квартал, и сюда со всего города хлынула беднота, воры и проходимцы, промышлявшие, в лучшем случае — подёнными работами, а в худшем — нищенством и мелкими кражами. Временами доходило и до разбоя на окраинах. А уж пьяная драка с поножовщиной среди обитателей здешних мест считалась вполне обычным делом.

Название "лазарет" постепенно вытравилось из памяти жителей Энгельбрука, уступив место презрительному "лисья нора". Видимо, по аналогии с не слишком чистоплотным и вороватым зверем. Ночью здесь было крайне небезопасно, даже городская стража обходила этот квартал стороной. По правде сказать, сюда и днём не рискнул бы сунуться прилично одетый человек. Но сегодня на улочках "лисьей норы" не было ни души. Все, кто мог самостоятельно передвигаться, уже разбрелись по всему городу в поисках заработка и развлечений.

На всякий случай, сержант поправил под одеждой панцербрехер, зорко глядя по сторонам, двинулся вперёд. Не услышав позади себя звука шагов монаха, он оглянулся и увидел, как тот стоит с закрытыми глазами посреди улицы, будто к чему-то прислушивается.

— Брат Йохан. — позвал он сержант. — Брат Йохан, что с вами?

Чернорясник не отзывался, и Ладвиг начал беспокоиться. Вернувшись к монаху, он ещё раз спросил:

— Брат Йохан, вы здоровы?

Губы монаха дрогнули. Он открыл глаза и сказал:

— Простите, брат, если я напугал вас. Мне необходимо было помолиться и, не став искать уединения, я произнёс молитву в честь Великой Матери. Утомлённая несовершенством нашего суетного мира, моя душа внезапно воспарила в горние выси, дабы вознести хвалу милостивой Богине.

— Пойдёмте, здесь не стоит задерживаться слишком долго.

— Да, да. Конечно. — монах сделал несколько шагов, но вдруг остановился и попятился назад. — Что это?

— Вы никогда не видели сточной канавы?, — раздражённый поведением чернорясника Ладвиг постарался сдержать эмоции, но его встречный вопрос прозвучал довольно резко. — Вон там общественная уборная. Оттуда в сторону выгребной ямы проложен сливной канал. Что здесь непонятного?

— У вас в городе нет подземной канализации?, — со смесью ужаса и сочувствия спросил брат Йохан.

— Разумеется, есть. — стал терпеливо объяснять сержант. — За пользование ею взимается налог, а у живущих здесь оборванцев на это денег совсем нет. Вот для этого и прорыта сточная канава.

— Зачем? Тоннели под городом всё равно остались на своём месте. Гораздо проще использовать их по прямому назначению, чем рыть канавы. Деньги не должны иметь значения. Неужели грязь и зловоние лучше, чем чистота на улицах?

— С тоннелями не всё так просто. В тех районах Энгельбрука, которые не платят за канализацию, тоннели выкуплены для других целей.

На этот раз монах не нашёл слов, чтобы описать собственное изумление, но его потрясённый взгляд говорил сам за себя. Ладвиг вздохнул и начал объяснять очевидные для любого жителя города вещи:

— Говорят, у нашего бургграфа есть девиз: "Налоги любой ценой". Правда или нет — не знаю. Но выуживать из карманов бюргеров монету он умеет. Если что-то не способно приносить городской казне деньги в виде налогов, значит, изыскивается другой способ. Канализационные тоннели, расположенные под теми районами города, где жители не собрали нужной суммы, отдаются в пользование любому желающему за соответствующий взнос в казну. Здесь, в "лисьей норе", тоннели давно отданы в аренду торговцам, которые хранят в них свой товар. Для них это выгодно, потому что найти в Энгельбруке свободное здание под склад очень сложно.

— Похоже, что у городских властей других интересов, кроме денег нет. — грустно произнёс монах. — И так будет продолжаться, пока кто-нибудь не утонет в такой вот канаве.

— Тонули, и не раз, — спокойно сообщил Ладвиг, не представляя, какое впечатление эти простые слова произведут на чернорясника.

— Чудовищно!, — возмутился монах. — И вы, брат Ладвиг равнодушно говорите об этом?

— Не нужно обвинять меня в бессердечии, брат Йохан!, — парировал сержант. — В Ратуше вы, не смущаясь, рассуждали об убийствах ни в чём не повинных людей и даже изволили иронизировать по поводу моих предположений.

Чернорясник сердито прищурился, поджал губы, но немедленного ответа не последовало.

— Мы здесь одни, брат, — растягивая слова, произнёс он, оглянувшись по сторонам. — Давайте говорить начистоту. Если это слово применимо к этой улице, больше похожей на клоаку. Признайтесь, что ваш доклад был неискренним. Неужели вы думаете, что я поверил в сумасшедшего пастуха?

— Я не говорил про… — начал было Ладвиг, но монах не дал ему закончить фразу.

— Неважно. Я знаю, — он сделал акцент на этом слове и многозначительно поднял вверх указательный палец, — что в убийствах участвовал… — монах запнулся, подбирая слово, — …демон.