Союз нерушимый (СИ)

Пьяница взвыл и завалился на пол, а я, пожав плечами, продолжил мытьё. Через пять минут вышла его жена - худенькая, серенькая, всклокоченная, в старой ночной рубашке. Под её глазами виднелись выдающиеся круги, а на руках - россыпь синяков.

- Илья! - воскликнула она, увидев своего ненаглядного. - Вы что наделали, товарищ?! - соседка негодующе уставилась на меня.

- Я? - изображать удивление не пришлось, всё получилось очень искренне.

- А кто? - худые синие руки упёрлись в бока. - Как не стыдно бить пьяных? Хулиган! - женщина нахмурилась и топнула ножкой.

- Он сам упал, - я повысил голос от возмущения. Зубы предательски застучали. - И вообще, странно, что он досюда дошёл, а не возле порога лёг.

- Хулиган! - повторила соседка и, гордо выпрямив спину, удалилась, а я, мысленно покрутив пальцем у виска, продолжил отмываться. Ледяная вода бодрила, а мыло, попадая на кожу, легонько пощипывало.

- Простите, товарищ... - за моей спиной снова стояла жена пьянчуги, но в этот раз с чрезвычайно виноватым видом. - А вы не поможете его обратно затащить?

Я взглянул на неё, потом на мужа, лежавшего на пожелтевшем кафеле в луже мыльной воды, и кивнул.

- Сейчас.

Завершив омовение, я поднял алкоголика и под назойливое "Осторожнее... аккуратнее..." занёс нерадивого мужа в тесную душную комнату. От него воняло застарелым перегаром, нечищеными зубами, потом и мочой. Отвратительно.

- На кровать, пожалуйста, - хозяйка указала на узкую койку.

Я повиновался и уложил сопящее тело со всей возможной осторожностью.

- Спасибо, спасибо большое, - когда я закончил, женщина принялась меня благодарить каким-то ужасно извиняющимся тоном. - Так-то он у меня хороший, очень хороший, только выпивает немного после фронта...

В комнате негромко тикали часы, настольная лампа давала света как раз, чтобы разглядеть обстановку, но не поражаться её убогости. Мебель из опилок, ободранные обои на волнообразных стенах, шкаф с салфеточками, стаканами и обязательным сервизом, красный ковёр на стене. Там же висит ржавый велосипед, под ним - куча какого-то хлама - брезентовые сумки, старая обувь.

Над маленьким телевизором портрет семейной пары: почему-то не цветной, а чёрно-белый. Мужчина - черноволосый, широкоплечий, статный. Подбородок квадратный, глаза умные и немного наглые, вся грудь в орденах, на плечах капитанские погоны. И девушка - юная, свежая, утончённо-красивая и очень-очень яркая. Я перевёл взгляд на женщину, которая набрасывала ватное одеяло с дырявым пододеяльником на спящего пьяного мужа. Да, это была она. И в кровати лежал он. Словно пародии на самих себя.

Хозяйка комнаты увидела, что я заметил фотографию.

- Да, это мы, - улыбнулась, она и именно улыбка вернула ей сходство со старой фотографией. - Он в отпуск приезжал, и мы расписались. Спасибо вам ещё раз. Хотите чаю?

Я прислушался к ощущениям. Ощущения дрожали от холода.

- Да, если не затруднит.

Через пять минут мы сидели за столом с горячим чаем и свежим печеньем. Хозяйка выдала мне кое-какую одежду, которая оказалась маловата и, честно говоря, попахивала затхлостью, но согревала.

- Вы не думайте, он хороший, - женщина изо всех сил оправдывала своего муженька. - Не каждый вообще выдержит то, что он перенёс. Вот и пьёт после демобилизации. Иногда, - быстро поправилась она, поймав мой взгляд.

- Это что получается, он уже больше десяти лет так?

- Ну... - замялась хозяйка. - Да. Но не всегда же. Он на работу ходит, в автобусный парк. На хорошем счету там.

- А, если не секрет, что случилось? Ну, на фронте, - поинтересовался я, глядя на то, как хороший работник и прекрасный муж пускает слюни на подушку.

- Он не рассказывал сам... Но я с командиром говорила. Им дали задачу высоту взять где-то во Франции. Высота укреплённая, а пространство голое, простреливается, почти половину его роты положили ещё на подступах. А потом, когда захватили, их окружили, - женщина тяжело вздохнула. - Наши просто пробиться не могли к ним - что-то случилось, то ли выбили их с позиций, то ли ещё что... Они держались там неделю. Без еды, воды патронов. Под атаками, обстрелами, раненые все. Люди с ума сходили, но держались. Осталось всего трое от ста пятидесяти человек, причём, двое - без рук без ног, а у моего - ни царапины, представляете? Как заговорённый. Вот с тех пор он и пьёт.

- Ладно, пьёт, - кивнул я. - Но руки-то зачем распускать? - мне было искренне жаль эту женщину. Без какого-либо желания её впечатлить, распустить крылья, показать, что я не такой, и прочее. Она рассказывала о том, какой её муж герой, а я видел только синяки.

- Что? - неумело солгала хозяйка. - А, это... Это я об углы в кухне постоянно бьюсь.

Сейчас я испытывал к хозяйке огромную благодарность и хотел сказать, что, если она ещё раз ударится об угол, то об угол ударится её ненаглядный, но прикусил язык. Не поймёт. Он его любит и рукоприкладства не простит: сцена в ванной тому подтверждение.

Перебравшись в комнату, я укрылся пыльным одеялом и постарался согреться и уснуть, но сон, несмотря на усталость, не шёл.