Союз нерушимый (СИ)

И пусть фронты откатились от границ, пусть многочисленных врагов изгнали и начали бить на их территории, в тылу от этого не стало легче. Войне было далеко до завершения - трудной, напряжённой, отвлекающей львиную долю ресурсов, отнимающей жизни. А в самом Союзе было негде жить, нечего есть, нечем лечиться, некому учить детей - полная разруха. Но, несмотря на это, люди, которые населяли Союз и верили в светлое будущее, совершили ещё один подвиг: на пепелище старого мира сумели отстроить заново многое из того, что было разрушено, и не собирались останавливаться на достигнутом.

Официальная история в основном сосредотачивалась на крупных военных достижениях. Через семь лет после освобождения территории страны от врага была возобновлена космическая программа. Через десять - в космос поднялся первый корабль военно-космического флота. Через двенадцать - одержана первая крупная победа в орбитальном сражении и высажен десант на Луну, советские войска победным маршем идут по Европе, Азии, Африке, обеим Америкам и Антарктиде, а президент США и верховное командование стран НАТО эвакуированы на Марс.

Но помимо этого в тылу происходило нечто не менее важное. Была отменена карточная система. Выстроены заново промышленность, сельское хозяйство, наука, образование, медицина. Союз первым начали массово внедрять боевые и вычислительные имплантаты, компьютеризировать хозяйственную деятельность, использовать клонирование, "штампы" сознания и множество других вещей, куда менее впечатляющих.

На радиоактивных руинах вырастали новые города, рождались, пусть и не всегда здоровые, дети. И то, что многим до сих пор приходилось ютиться в подобных бараках, было уже достижением. Людям было, где жить и что есть, а это после более чем полувековой войны - уже немало.

Я шёл по улице, над которой возвышалась громадина МИДа. Контраст разителен: могучая высотка и двух-трёхэтажные развалюхи, во дворах которых усталые пожилые мужики с чёрными электронными протезами в свободное от смен время пьянствуют и играют в домино, пока их жёны развешивают бельё на верёвках.

Дом номер восемь оказался нескладным и несимметричным строением, выкрашенным коричневой краской. Во дворе - залитая водой песочница, длинный сарай с десятком пронумерованных белой краской дверей. На вытоптанном пятачке земли - футбольные ворота, рядом с которыми две грубо сколоченные лавочки и кухонный стол с затёртым инвентарным номером. К калитке бежал тонкий ручеёк - от покосившейся ржавой колонки, заклиненной при помощи деревяшки. Навстречу мне из некоей деревянной кабинки под крышей, крытой листом рубероида, вышел усатый старик в дырявой белой майке, галифе и сапогах. Подмышкой он держал газету, у которой не хватало части обложки - той, где обычно печатали портреты первых лиц КПНСС или членов Ставки.

- Здравствуйте! - я прошёл во двор, переступая через ручеёк. - А Тильман не тут живёт?

Старик остановился и выудил из кармана галифе пачку папирос.

- А вы ему кто будете? - поинтересовался он, извлекая одну, сгибая в нужных местах и поджигая.

- С работы, - уверенно соврал я. - Не появляется, стервец. Думали в милицию заявлять, но решили сперва сами разобраться.

- А чего это, на Вычислительном уволить не могут этого оболтуса? - дед выпустил облако удушливого дыма. Судя по запаху, он курил старые покрышки.

- На каком вычислительном? - нахмурился я. - Я с "Лебедей".

- А-а, - протянул старик. - Запамятовал, бывает.

Ну конечно. Запамятовал. Хитрец старый.

- Так что? Где его носит?

- Не знаю я, - пожал плечами дед. - Запропастился куда-то.

- А давно?

- Да что-то около трёх-четырёх дней тому. Он и до этого пропадал на неделю, говорил, в командировку.

Я снова придал лицу сердитое выражение.

- Та-ак. А куда ездил, не говорил?

- Да нет, - покачал головой старик. - Он вообще необщительный.

Я автоматически кивнул:

- Ну, это смотря с кем и где...

- Что вы имеете в виду, товарищ? - дед сощурил глаз.

- Да так, - я сделал неопределённый жест рукой. - Специфический он.

- Это да, - охотно подтвердил собеседник. - Впрочем, что это я? Пойдёмте в дом.

Я поблагодарил старика, который, высосав оставшуюся папиросу в два вдоха и откашлявшись, сказал следовать за ним.

- Осторожно! - запоздало предупредил он, но я уже успел выругаться, провалившись ногой в дырку на прогнившем и почерневшем от сырости крыльце.

Внутрь вела хлипкая дверь, сделанная, судя по весу, из картона. В тёмном неосвещённом "предбаннике" стояли стеллажи, на которых блестели бережно закутанные в старые одеяла трёхлитровые банки с огурцами и помидорами. К стене прислонены вездесущие лыжи "Спринт" с погнутыми алюминиевыми палками.