Союз нерушимый (СИ)

- Ага, конечно, - сукин сын вёл себя вызывающе. - Давай. Блефуй, мусорок.

Я двинул Андрею в рожу. Как в кино: "аккуратно, но сильно", отчего мой будущий информатор, издав крик раненой чайки, рухнул на мокрый гудрон крыши. Мои волосы промокли, и вода с них начала стекать вниз - по лицу и шее. Мерзко. Я поднял скулившее тело за ногу: оно оказалось очень лёгким.

- Ты чо творишь, э?! - глаза бывшего зэка широко раскрылись, а лицо перекосило от ужаса. Мокрая рубашка сползла к груди, открывая вид на наколотую синими чернилами биографию. Я усмехнулся: жизнь у Андрея была бурная и нелёгкая, матёрый урка, давний "клиент" милиции. Даже удивительно, почему его ещё не расстреляли. Советская власть была строгой, но справедливой: любой преступник получал возможность искупить вину, перевоспитаться и вернуться к нормальной жизни. Партия могла дать оступившемуся второй и даже третий шанс, но после третьего обвинительного приговора рецидивист железно приговаривался к пуле в затылок. За что угодно - хоть за украденный гвоздь, хоть за те самые сакральные три колоска. Кто-то наверху считал, что, раз уж человек неспособен стать на верный путь, то и нечего на него воздух переводить. - Чо творишь?! Перестань!

Андрей оказался за краем и осознал, как далеко ему придётся лететь. Внизу тускло светились оранжевые фонари, похожие отсюда на бусы. Моя рука дрогнула якобы от напряжения - и зэк истошно завопил.

- Поставь меня! Поставь меня обратно! Поставь, ты, слышь?!

- Твоя большая ошибка в том, - я подался немного вперёд, вызвав очередную порцию воплей и ругательств, - что ты с чего-то увидел во мне мента. И сейчас думаешь, что советская милиция - самая гуманная милиция в мире, и я ничего с тобой не сделаю. А я могу. Хотя бы просто уронить, если будешь дёргаться.

- Отпусти! - выпалил Андрей и тут же поправился, увидев моё выражение лица. Очень кровожадное выражение. - Нет-нет, не отпускай!

Я засмеялся, рука снова дрогнула. Крик далеко разнёсся над ночной Москвой, приглушаемый шумом дождя и свистом изредка налетавшего северного ветра.

- Рассказывай, что тебе известно про Унгерна! - рявкнул я.

- Да иди ты!

- Учти, я очень быстро устаю! А до тех пор, пока не услышу всё, что ты знаешь, то на крышу не верну! Чем дольше молчишь, тем ближе твои мозги к асфальту! Говори!

Ответом стало молчание, сопение, тяжёлое дыхание и взгляд, направленный то на меня, то вниз, к фонарям и припаркованным у подъезда машинам.

- Ну?! - взревел я.

- Ладно-ладно! - решился Андрей, примирительно поднимая руки. - Расскажу! Только не бросай!

По правде, не стоило и ждать иного исхода. Все эти крутые парни, "масть блатная", "бродяги" и "честные воры" раскалывались с полпинка, как только чувствовали малейшую опасность для собственной шкуры. Несгибаемые урки-борцы с системой существовали только в бульварных книжках времён моего детства и ранней юности, когда ещё не выветрилась тюремная романтика.

- Ты знал Унгерна лично?

Мышцы уже начало немного сводить, и в этот раз рука задрожала не показушно.

- Знал! Знал! - возопил Андрей. - Малец-казах, учился в Бауманке на инженера-электронщика!

Тевтонец, тоже мне...

- Сколько лет? Где жил? Как зовут?

- Двадцать пять где-то, жил на Плющихе в бараках, дом восемь! Зовут Володя! Володя Тильман!

- Что?! Какой нахрен Тильман? Он же казах!

- У него мать казашка, а отец был немец! Я правду говорю!

Я включил тепловизор. Действительно не врёт. Значит, Унгерн - самый настоящий казахский тевтон. Анекдот, да и только. Я зашипел от того, что рука ослабела и пальцы разжимались. Зэк, заметивший, что его нога выскальзывает, чуть ли не зарыдал:

- Перенеси меня на крышу, братан! Перенеси, будь человеком! Я всё скажу!

- Ага, чтобы ты мне опять горбатого лепить начал? - рыкнул я. - Говори! Времени у тебя мало! Над чем работали?

- Мы с ним коэффициент труда хотели хакнуть! И над распределением ширпотреба работали! Страницы министерств, каналы связи! С него была техника, с меня - продажа, я пацанам загнать хотел! Всё! Я всё сказал! Я больше ничего не знаю! Честно! На крышу перенеси, братан, прошу!

Я присмотрелся к нему в тепловом диапазоне. Тоже правда.

- Где он работал?

- На "Лебедях"!

Вот так та-ак. Я присвистнул от удивления. Вот и завод имени Лебедева проявился. Занятно, очень занятно.

- Где его найти?!

- Так... нигде! Пропал он! - развёл руками зэк.

- Врёшь! - заорал я и потряс его над пропастью. - Сейчас сброшу нахрен!

- Не вру! Не вру! - заверещал Андрей.

- Где его искать?

- Да не знаю я! На работе, может! Или дома, - от страха мой собеседник соображал очень туго.

- Где гулял?! В какие бары-рестораны ходил? С кем общался? Ну же, давай, рука отсыхает!

- Да не знаю я этого! Не зна-аю!

Я почувствовал, что мокрая штанина выскальзывает из моей ладони, поэтому, зарычав и собрав последние силы, перехватил падающего Андрея уже в полёте и отбросил подальше от края крыши.

Он сразу же подтянул ноги к груди, оказавшись в поле эмбриона, и задрожал крупно, всем телом.

- Спасибо, - сказал я. - Ты меня очень выручил. А девушек бить нельзя.

- Пошёл ты, - проскулил собеседник.