Союз и Довлатов (подробно и приблизительно)

Конечно, был очень большой пресс над ним, ему было трудно не только как сыну из-под руки матери, которую он очень любил всю свою жизнь, но и из-за отношения окружающих, потому что все говорили: «Ну конечно, он тоже хочет писать, как мамочка». Поэтому он никогда в своей жизни такими тропинками не пользовался, и она ни в чем не помогала ему, кроме, может быть, советов.

Здесь необходимо ради справедливости уточнить: не только советами ограничивалась помощь Пановой. И не только при жизни. Например, сценарий к известному фильму «На всю оставшуюся жизнь» по сюжету повести Пановой «Спутники» совместно с Петром Фоменко написал именно Вахтин. В любом случае, «тень матери», безусловно, нависала над Вахтиным. О характере писательницы можно судить по высказыванию Валерия Попова, который говорит о ней как о «немного жесткой и даже высокомерной». Очередной стилистический срыв Попова, тем не менее, дает представление о том, каким человеком была Вера Федоровна. Вряд ли дети Пановой были избавлены от давления и даже диктата своей непростой матери. Реакция на них предсказуема.

Желание пробиться в литературу самому – демонстрация отдельности и самодостаточности. Проблема Вахтина состояла в том, что его желание быть писателем носило умозрительный характер. Он банально не мог найти, почувствовать героев своей прозы. Надеюсь, читатель не забыл о персонажах повести «Летчик Тютчев…» – старике-переплетчике, рядовом Тимохине. О том, как рождался текст, нам снова расскажет Ирина Вахтина:

А вот «Летчик-Тютчев…» – это Школьная улица. Тогда она воспринималась как окраина, и место дуэли Пушкина там рядом. И там был вот этот внутренний двор, сейчас он немного другой. Школьная, 5. Окно одной комнаты выходило на Школьную, а окно кабинета (комната была солнечная, квадратная, с балконом, Борис очень любил ее) выходило во двор. Большой внутренний двор. Там была и котельная, которую он описал, и стол, на котором вечно «заколачивали» домино. Он не играл с ними, не сидел, но как-то хорошо увидел этих людей. Он всех их поселил в повесть. Мы даже не знали, кто живет на нашей лестнице.

Говоря чуть иначе, Вахтин изучал жизнь народа с балкона своего кабинета. Отсюда и балконно-квадратный стиль письма, геометрически безжизненное пространство его прозы. И в этом трудно винить – научная работа формирует особый тип человека. Скучные академические успехи только подстегивали стремление выйти на свет или, как вариант, создать собственную тень. Невозможность полноценно реализовать себя как писателя соблазняла Вахтина выступить негласным «крестным отцом» ленинградских писателей. Разумеется, при этом недовольство или даже гнев «дона Корлеоне» могли вызвать не только явные враги, но и оступившиеся друзья. Слова Довлатова из «Невидимой книги» воспринимаются теперь совсем иначе:

Излишняя театральность его манер порою вызывала насмешки. Однако же – насмешки тайные. Смеяться открыто не решались. Даже ядовитый Найман возражал Борису осторожно.

Свежеполученный писательский билет охладил пыл Ефимова как в продвижении сборника, так и в каких-то акциях совместно с «творческими единомышленниками». В мемуарах об этом особо не говорится – запасная взлетная полоса не понадобилась, хотя какой-то мелкий профит зафиксирован:

После долгой борьбы сборник был отклонен, но в результате поднятого вокруг него шума – и как бы в противовес ему – ежегодный альманах «Молодой Ленинград» – 1965 дал место на своих страницах всем четверым «горожанам».

Согласимся, мелковато на фоне громких обещаний «пробиться к заросшему сердцу современника». В «Самиздате Ленинграда…» приведена следующая информация о публичной деятельности «Горожан»: