Сойка-говорун (СИ)

Победители смеются, некоторые зрители тоже. Таким образом, Лесли все же достается своей землячке по имени Вайресс. Как и Джерри — за него тоже идут упорные торги, но Бити — победителю из Дистрикта-3 удается его перекупить.

— Чем дальше, тем выше ставки, я смотрю, — смеясь говорит Цезарь. — У нас осталось четыре лота. Я прошу выйти на сцену Мирту Дагер! — Когда я подхожу, он объявляет. — Начальная цена все та же. Начинаем аукцион!

Предложения начинают сыпаться со всех углов зала, Цезарь никак не может услышать последнее предложение. Вдруг со стороны вип-зоны раздается:

— Две тысячи!

Зал тут же замолкает, все поворачивают головы. Плутарх Хевенсби. Он встает, чтобы его было видно.

— Две тысячи, — спокойно повторяет он, потягивая шампанское.

— Две тысячи, Плутарх Хевенсби! — объявляется Цезарь. — Кто больше, господа? Две тысячи раз. Две тысячи два! Две тысячи…

— Две пятьсот!

Я перевожу взгляд на Катона. Он тоже встает, Плутарх кривит губы.

— Три тысячи, — говорит он спокойным голосом.

— Три пятьсот! — грубо на это отвечает Катон, не обернувшись на бывшего распорядителя. Я вижу, как зол.

— Четыре.

Зрители переглядываются на мужчин, то туда, то сюда. Цезарь даже не вмешивается. Я облизываю пересохшие губы и молюсь, чтобы Катону хватило денег перекрыть ставки Плутарха. Если он это не сделает — то все кончено. Плутарх — человек Капитолия и вряд ли их план по моему уничтожению заброшен. Сейчас у меня снова есть все шансы выставить Капитолий в дураках, а значит меня надо всячески держать под контролем.

— Четыре тысячи раз! Четыре тысячи два…

— Четыре пятьсот! — это уже говорит Джоанна Мейсон. Я благодарно смотрю на нее, она мне подмигивает. Катон что-то быстро говорит Магнусу и Бруту.

— Пять тысяч, — Плутарх совершенно не беспокоится — денег у него наверняка много.

— Шесть! — к торгам присоединяется Магнус Шар.

Цезарь объявляет, что рекорд побит — за меня назначена самая высокая цена. Я смотрю на Плутарха. Он перестает хлестать шампанское и что-то просматривает на портативном устройстве.

— Семь тысяч, — произносит он в последний момент.

— Семь пятьсот, — тут же отзывается Катон. Зал гудит от восторга.

Цена уже перевалила за одиннадцать тысяч, но никто из соперников не собирается сдаваться. Наконец, Плутарх называет сумму в одиннадцать тысяч пятьсот. Я смотрю на Катона: он судорожно проверяет свой счет на специальном устройстве, Брут и Джоанна отрицательно качают головой. Я едва стою на ногах и хватаюсь рукой за тумбу, за которой стоит Цезарь. Им нечем крыть. Катон бросает на меня взгляд, я с надеждой смотрю на него. Цезарь начинает обратный отсчет.

— Одиннадцать тысяч восемьсот! — выпаливает Катон и смотрит на Плутарха. Камера выхватывает его лицо. Он в ярости, таким я его видела, когда нам подорвали припасы на Играх. Плутарх в отличии от него выглядит спокойным. Он усмехается, наполняет бокал шампанским и поднимает его как будто в честь Катона.

— Одиннадцать восьмисот раз. Одиннадцать восьмисот два. Одиннадцать восьмисот три и… Продано! — Цезарь ударяет молотком, завершая торги. — Вот это баталия, вот это азарт! Спонсором и ментором для Мирты Дагер становится Катон Блейк — победитель 74-х Голодных игр из Дистрикта-2!

Присутствующие аплодируют. Катон устало падает на стул, расстегивает воротник рубашки. Я закрываю глаза и расслабленно выдыхаю. Слава Богам, у него получилось. Цезарь просит меня присесть и вызывает на сцену Анхеля.

— Это было круто, — подводит итог моим торгам Джерри. — Я даже позавидовал.

— Лучше не завидуй, — говорю я.

Все-таки Плутарх Хевенсби не оставит меня в покое: ему удалось выкупить Анхеля за три тысячи пятьсот у какой-то молодой фанатки. Что ж, по крайней мере, не ему решать, что мне доставить на арену и когда. Если только Капитолий не сделает финт ушами.

Грейс Гламур — оскорбленная и униженная — с радостью сразу покупает Лилит Хэлл за пять тысяч. Она смотрит на меня с неприкрытой ненавистью. Через Лилит она попробует мне отомстить. К слову, Первой наверняка этого тоже хочется. Теоретически, у нее развязаны руки, хотя вряд ли она променяет союз с Лестером на глупую месть. Ведь мы не враги. Достаточно часто я ловлю себя на этой мысли. Раньше, на 74-х Играх я об этом не думала, хотя разницы с текущими нет никакой. Ну что мне сделали эти несчастные дети? Ведь, по сути, ничего. А заключенные? Тоже ничего. Лестер за меня заступился, Джерри и Лесли не дали сойти с ума от одиночества, Дед всячески наставлял. Мне даже кажется, что я не смогу никого из них убить. От рассуждений меня отвлекает веселый голос Цезаря, который объявляет о начале торгов за Лестера Вильямса.

Если в моем случае еще можно было разобрать какие-то числа, то сейчас это сделать нереально. Предложения летят с разных сторон и не прекращают пребывать. Надо отдать должное победителям: они в этих торгах не участвуют. Даже Кашмира с Блеском. Цезарь просит всех замолчать и называет сумму, которую он сумел расслышать последней: десять тысяч. Волосы на голове становятся дыбом. Десять тысяч — вот так вот сразу.