Содом и умора

— За милиционера, который меня чуть в тюрьму не упек?

— За посреднические услуги, — еще больше нахмурилась она.

Вирус, почуяв, что в комнате сгущаются тучи, заворчал.

— …И еще пять долларов за собаку, — заявила малолетняя вымогательница.

— Собака-то здесь при чем, — изумился я.

— Я скажу, что она меня укусила, и ее усыпят, — сообщила Машуша.

Ее глаза налились слезами.

— Ааа! Мамоцька, меня собацька укусила, — зачем-то начала пришепетывать Машуша. — Нехоросая собацька. Злая собацька! Больно, мамаааа!

«Из нее получится замечательная актриса, — невольно восхитился я. — Коммисаржевская, Сара Бернар и Галина Волчек в одном флаконе».

Вирус завыл, не желая отправляться в собачий рай. Марк стоял с открытым ртом, будто исполняя оперную арию. Я и сам был готов заорать, но не был уверен, что девочка не потребует еще десять долларов за оскорбление ребячьего слуха.

— Иди-ка ты, деточка, подобру-поздорову! — строго сказал Кирыч и выпучил глаза. — Не то я тебя съем! Гам!

Машуша захлопнула рот.

— Так бы сразу и сказали, — заявила она, с уважением глядя на Кирыча.

— Хочешь шоколадку? — зачем-то засюсюкал Марк.

Машуша кивнула. Сладкое все-таки лучше, чем дядя-людоед. Получив обещанное, она ушла.

— Даже спасибо не сказала! — покачал сказал ей вслед Марк.

— А чего церемониться? Она ж не на балу, — сказал я и собрался сообщить что-нибудь педагогическое, но замолчал, услышав шорох под окном, которое со времени моего падения никто так и не догадался закрыть.

— Сейчас можно работать только по предоплате, — сказала Машуша.

— Доверять никому нельзя, — согласился мальчишеский голос.

Зашуршала фольга. «Шоколад делят», — догадался я.

— Я даю тебе половину, — строго сказала Машуша. — Но за это, ты должен меня слушаться…

Голоса стихли, а крона тополя закашлялась, как туберкулезник.

— Ворона каркнула во все воронье горло, — сказал Марк.

— Да, с ним была плутовка такова, — согласился я.

ДЕЛО В ШЛЯПЕ

Неприятно быть инвалидом.

Всего четыре недели я сидел дома со сломанной ногой, а мне уже казалось, что я родился с гипсовой повязкой до колена, с ней ковылял в школу, за что получил прозвище «костяная нога», только из-за нее жалостливые университетские преподавательницы ставили мне «пятерки», а журналистскую карьеру я начал с репортажа с пара-олимпийских игр: «бегун с номером 13 на деревянной культе первым разорвал финишную ленточку…».

— …Ура, товарищи… — вяло сказал я своим фантазиям, разбухшим до таких размеров, что было трудно поверить в их нереальность.

— Что за бегун с товарищами? — спросил Марк.

Не получив ответа, он сквасил постную физиономию. После моего полета из окна напускать на себя траурный вид стало новой домашней модой.

— Эти твои переломы вредят здоровью, — сказал он.

— Разве? — удивился я свежему взгляду на вещи.

— Знаешь, моя бабушка тоже вслух думала…

— Знаю-знаю, — перебил я. — От того и померла.

Если бы я был здоров, то он обязательно сказал бы мне какую-нибудь колкость. Потом мы бы поругались, а еще позднее помирились. Настоящая семейная идиллия! Но Марк лишь сделал лицо «Мать Тереза раздает гуманитарную помощь африканским детям» и сунул мне лист бумаги.

На нем круглым марусиным почерком было написано:

1. Дом.

2. Телевизор.

3. Магазин

4. Спорт

5. Бюллетень.

— Очень познавательно, — сказал я, не понимая, к чему мне расписание марусиного выходного дня: сидеть дома и пялиться в ящик, потом пробежаться до магазина, купить винца, чтобы завтра не пойти на работу… Или все-таки пойти? Слово «бюллетень» было зачеркнуто.

— Тебе предстоит очень напряженный день, — сказал я.

— Это не мой день! Это твой день! — воскликнул Марк и, заметив мое недоумение, пустился в объяснения. — Теперь тебе ничего не надо делать. Представляешь! Полы мыть не надо! В магазин ходить не надо! — Марк закатил глаза и с дрожью в голосе высказал заветное. — Лежишь на диване и целыми днями смотришь телевизор!

— А спорт тут при чем? — спросил я. — Я со школы ничего тяжелее ручки в руках не держал.

— Это я так написал, для кучности, — отмахнулся Марк. — Мы же хотели бегать по утрам.

— Надо же, как повезло, — сказал я. — Сюда можно приписать еще, что мне не надо заседать в Государственной Думе, покорять Памир и работать президентом. Беда в том, что все достоинства легко перевешивает один недостаток. За свои болезни я плачу сам. Что натопаю, то и полопаю. А с таким сокровищем, как у меня, много не налопаешь, — я задрал к потолку гипсовую болванку.

Нога под ней зудела, будто ее ели клопы.

Аргумент был весомым. Марк посмотрел на гипс и неуверенно добавил:

— Вот поэтому я и вычеркнул «бюллетень».

— Как это ужасно! — в сердцах воскликнул я. — Как ужасно неприятно быть инвалидом.

— Особенно даром, — участливо добавил Марк.

* * *

— …Вам нужно подумать о своей будущности, вот в чем мораль сей басни. Как это у Сансергеича? — спросил Сим-сим.