Содержанка

Москва стала для Лиды потрясением. Совсем не этого ожидала она. Большевики поступили правильно, решила девушка, переместив столицу советской России из Ленинграда с его буржуазно- упаднической утонченной красотой, города, где прошли первые пять лет ее детства. Теперь Москва была центром вращения гигантского колеса. Лида даже слышала звук этого вечного вращения.

Едва сойдя с поезда, она влюбилась в этот город. Алексей говорил, что Москве не хватает изящества и красоты Ленинграда, что она представляется грязной индустриальной свалкой, но брат ошибался. Он забыл упомянуть о том, что новая столица излучала энергию, которой нельзя было не заразиться. Жизнь здесь била ключом. Улицы ее как будто искрились, отчего у Лиды мурашки бегали по коже. И над всем этим витал явный дух власти и силы.

За Москвой было будущее. В этом не было сомнения.

Но было ли с новой столицей связано будущее Лиды? И, что еще важнее, было ли с Москвой связано будущее ее отца?

— Я тут, папа, — прошептала она. — Я вернулась.

— Чему ты, черт возьми, так радуешься? — раздраженно бросила Елена, глядя на Лиду.

— Я подумала, — сказала Лида, осматривая убогую комнатку, в которую они только что зашли, — слава Богу, что Алексея сейчас нет с нами. Ему бы это место ужасно не понравилось.

— Мне оно тоже ужасно не нравится.

— Ничего, на первых порах подойдет. Теперь, по крайней мере, у нас есть где остановиться. Я видела места и похуже, — рассмеялась Лида. — Да что там, я даже жила в местах похуже этого.

— Нашла чем гордиться, — проворчала Елена и уселась на кровать.

Металлические пружины отозвались тонким скрипом.

— Комната маленькая, признаю.

Лида принялась медленно обходить ее, пытаясь увидеть хоть что-нибудь такое, за что это жилище можно было бы похвалить. Воздух здесь был несвежим, он напоминал о давно умерших надеждах прошлых обитателей. Бумажные обои на стенах, покрытые многочисленными пятнами, кое-где отставали от стен. Оконное стекло пересекала трещина, а над одной из кроватей из стены торчал электрический кабель с пучком оголенных проводов. Лидии он показался ужасно похожим на змею с отрубленной головой.

— А потолок ничего, — заметила она. Потолок в комнате был высоким, с изящными лепными карнизами. — И пол. Может, он и потертый, но это настоящий паркет.

Елена брезгливо закатила глаза.

— Посмотри на эти тряпки!

— Да, половички немного староваты, но чего ты ожидала от коммуналки?

— Ничего, — буркнула Елена.

— Ну, это как раз то, что мы имеем. Ничего.

Это было не совсем так. Теперь у них была крыша над головой. Для Л иды это было главное, и ее не сильно беспокоило то, что находилось под этой крышей. Она научилась мириться с трудностями. Когда они с матерью жили впроголодь в Цзюньчоу, от того, лежали ли в синей чашке на каминной полке деньги за аренду, зависело, будешь ли ты есть, будет ли тебе где спать, будет ли тебе тепло или ты будешь страдать от холода. Жилье, которое им удалось подыскать, находилось в задымленном промышленном районе, и их дом был зажат между шинным заводом, изрыгавшим жуткие запахи, и небольшим кирпичным зданием, в котором какая-то семья изготовляла собачьи поводки, Сам дом был разделен на многочисленные квартирки, у него имелся свой внутренний двор, а у входа стояла будка сапожника, армянина с тремя золотыми зубами, который занимался еще и тем, что точил ножи и ножницы. Попков сразу объявил его осведомителем ОГПУ, но Лида не поверила казаку. Попков во всех видел сотрудников управления, но если бы это было так, спорила с ним Лида, просто не осталось бы, на кого доносить. Сейчас же она стояла, задрав голову, и осматривала потолок. Потолок был ровный, без трещин. Да, когда лежишь в кровати, можно подумать и о красоте, но сейчас важнее было то, что этот потолок хотя бы не протекал.

— Не жалуйся, Лена.

— Я сама решу, когда мне жаловаться. — Женщина уперла руки в широкие бедра. — Ты думаешь, мы втроем, ты, я и Попков, сможем жить в этой картонке и не поубиваем друг друга через три дня?

Лида расправила занавеску, разделявшую комнату на две половины. Когда они перестали видеть друг друга, создалось впечатление, что у каждой своя, отдельная территория.

— Не беспокойся, Лена, — рассмеялась она. — Я буду затыкать уши.

— Триста, триста двадцать, триста сорок… четыреста, четыреста десять…

— Лида, считай хоть всю ночь, от этого ничего не изменится. — Попков стоял, заслонив огромными плечами почти все окно.

Он был в длинном черном пальто с поднятым воротником и наблюдал за тем, как Лида на кровати раскладывает содержимое своего денежного пояса.

— Четыреста десять рублей, — невесело произнесла Лида. — Этого мало.

— Придется обходиться. Больше у нас нет.

— Разрешение на жительство и продовольственные карточки нам обошлись слишком дорого.

— У нас не было выбора.

— Я знаю. Ты говорил.

— Такая у них цена на черном рынке. Я пытался, Лида, но…

— Это не твоя вина.