Содержанка

Каждое утро и каждый вечер он, склонив голову, молился богам, чтобы они сохранили ее. Он подкупал их дарами, предлагал собственную безопасность в обмен на ее, обещал им невероятные вещи, сулил еще более ценные подношения и клялся честью, что выполнит все, лишь бы только они вернули ему его Лиду, целую и невредимую. Он обещал вечную преданность святыням и жег в храмах свечки, фимиам и бумажные изображения страшных драконов. Он зарезал быка, чтобы придать ей силы. И все это вопреки коммунистическим идеалам, которые отвергали подобные действия как глупые предрассудки. Все это ради ее безопасности. Он был даже готов отказаться от нее, от своей девушки-лисы, и провести вечность в слезах.

Но сегодня ему почудилось, что она здесь. Рядом с ним… На коричневом сиденье. И его сердце на какой-то ослепительный миг вернулось в тот день, когда она сидела рядом с ним в машине и он смотрел в зеркало заднего вида, пытаясь отыскать там глаза водителя, чтобы понять, попал ли он в ловушку.

Она взяла в свои ладони его перебинтованные руки и прижала к груди, как могла прижимать младенца, и, несмотря на яростную лихорадку, от которой глаза мутнели, как вода в пруду, а мозг соображал хуже, чем у бешеной собаки, он знал, что запомнит этот миг. На какую-то короткую минуту она прижалась щекой к его плечу, и волосы ее, как языки пламени, легли на рубашку у него на груди. Ему больше ничего и не нужно было — только бы видеть ее бледную щеку, смотреть в ее чистые янтарные глаза. Тогда это удержало его на краю.

Она казалась хрупкой. Испуганной. Но там, на заснеженной улице Цзюньчоу, она силой усадила его в машину Тео Уиллоуби под самым носом у полиции, когда националисты уже не сомневались, что он наконец окажется у них в руках. Она тогда, поддерживая, обвила рукой его плечи, ему же в ту минуту меньше всего хотелось потерять сознание в машине ее учителя, ведь это скомпрометировало бы ее.

— Благодарю вас, сэр, — вежливо сказала тогда Лида человеку за рулем. — Спасибо, что согласились подбросить нас.

Учитель посмотрел на Чана в зеркало. Даже на грани обморока Чан заметил знакомые признаки: желтоватая кожа вокруг губ, немного отстраненный взгляд, как будто обращенный в себя. Этот англичанин по ночам курил «трубку мечтателя». Ему нельзя было доверять.

— И что это у нас тут? — спросил Уиллоуби с любопытством, которое совсем не понравилось Чану.

— Это мой друг, Чан Аньло.

— А, юный бунтарь! Слышал, слышал.

— Он коммунист и сражается за справедливость.

— Это почти одно и то же, Лидия.

— Не для меня.

Подумав, Уиллоуби сказал:

— Мне очень жаль.

— О чем вы?

— О тебе.

— Не нужно.

— Ты переступаешь черту, которая слишком широка для твоих юных ног.

— Просто помогите нам, пожалуйста.

— Как? Он того и гляди дух испустит.

— Отвезите нас куда-нибудь, где солдаты не станут нас искать.

— Куда, Лидия? В больницу?

— Нет, там они его найдут. В школу.

Учитель поперхнулся, как будто проглотил лягушку.

Лида повернулась к Чану и прикосновением нежным, как крылышко мотылька, взялась ладонями за его щеки. Он наполнил свои легкие ее сладким сильным дыханием.

— Не умирай, любимый, — прошептала она.

Он почувствовал, как все ее тело задрожало.

Он уже был близок к дороге, ведущей туда, где его ждали предки, он знал это. Он уже слышал их тихие голоса. Еще один шаг, и он соскользнет в… Глаза его закрылись, веки словно накрыли их свинцовыми монетами. Но вдруг он почувствовал на них прикосновение ее губ.

— Открой, — прошептала она.

Он открыл и увидел ее глаза, совсем рядом, всего в паре сантиметров. Они вернули в него жизнь, не позволили покинуть этот мир.

— Чан Аньло, какого цвета любовь?

Он хотел что-то сказать, но слова перестали существовать.

— Он умер, — сказал учитель.

— Нет! — вскрикнула она и сжала ладонями его череп. — Скажи. Скажи!

— Слишком поздно, Лидия, — промолвил учитель, и в голосе его послышалось искреннее сочувствие. — Ты же видишь, он умер.

Она не обращала на него внимания, не слышала ничего, кроме дыхания, идущего из легких Чана.

— У нее цвет моих глаз, — зашептала она. — Моих губ, моей кожи. Моей жизни. Не смей покидать меня, любимый.

Он не покинул ее. В тот раз.

22

— Подходите, девушка. У меня есть для вас часы. Хорошие, мраморные, с…

— Мне не нужны часы. — Лида покачала головой и отошла от палатки.

Она любила уличные базарчики с их криками, толкотней и развалами товаров на любой вкус. Они напоминали ей о доме. Нет, спохватилась Лида, неправильно. Она хотела сказать, что они напоминали ей о Китае, а Китай уже не был для нее домом. Признай. Мать умерла, отчим сбежал в Англию, а Чан Аньло был… был где? Где? Где?

Она посмотрела вокруг и увидела обычную базарную суету и неразбериху: овощи, разложенные рядом с кучей старой обуви, домашнюю консервацию между книгами и хлебом. Лида даже заметила старинный микроскоп с латунными ручками и колесиками рядом с разноцветными рулонами ткани. Продавцы, закутанные с ног до головы, торговались из-за копеек так, будто это были золотые слитки.