Содержанка

Никакого ответа. Фигура замерла. Взгляд дикаря да кожа, обтягивающая кости так, что того и гляди лопнет. Лида с облегчением поняла, что это всего лишь мальчик лет двенадцати. Несмотря на мороз, по его шее стекал пот. Лида улыбнулась, чтобы показать, что ему нечего бояться.

— Я подумала, тебе может понадобиться помощь.

— Отвали.

— Тебе, похоже… не совсем хорошо.

— Ну и что?

— Ну, вот я и подошла, чтобы…

— Отвали.

Его грубость начала раздражать ее.

— Слушай, закрой рот, а? Я тебе помощь предлагаю.

— Зачем?

Подозрение было обоюдным.

— Затем, что… Потому что я помню.

У этого мальчика волосы были странного цвета — молочно–белого. Как будто сама жизнь испугала его до полусмерти. Лицо и руки его были черными от грязи, и он чем–то напомнил ей мальчиков–трубочистов, которые когда–то прочищали дымоходы в домах, хотя на подбородке у него было видно небольшое круглое пятнышко розовой кожи. Лида, чтобы он не волновался, отступила на шаг, при этом поскользнулась на льду и чуть не грохнулась на снег. Выражение его лица не изменилось.

— Помнишь что? — У мальчика было затрудненное дыхание.

— Это не важно. Ты что, болен?

— А тебе какое дело?

Лида почти отчаялась разговорить мальчишку.

— На вот, держи, — сказала она, сунула руку в карман и бросила ему монетку.

Его быстрые впалые глаза с опухшими веками впились в летящую монетку, и он выхватил ее из воздуха таким быстрым движением, что у Лиды кольнуло сердце. Она помнила, каково это — жить в такой нищете.

— Поешь что–нибудь.

Мальчик попробовал монету на зуб. Лида улыбнулась.

— Я имею в виду хлеб.

Неожиданно он встал на четвереньки, и она увидела длинную, почти во всю спину, прореху на его грязной длинной куртке, как будто кто–то пытался схватить его, но он вырвался. Перестав обращать на нее внимание, мальчик посмотрел на свою сырую картонку, которая сложилась, когда он из нее выбирался.

— Серуха, — шепнул он.

Кипа пришла в движение, и неожиданно из нее выскользнуло что–то маленькое и серое, подозрительно похожее на крысу. Лида отпрянула в сторону и налетела на какого–то прохожего, который, уронив зонтик, обругал ее за неловкость.

— Извините, — торопливо сказала она и снова развернулась к мальчику.

В его руках свернулся щенок с дымчатой шерстью. Это существо словно стояло из одних коричневых глаз, длинных бархатных ушей и выпирающих ребер, которые казались такими хрупкими, что могли поломаться от прикосновения. Он с упоением принялся лизать подбородок мальчишки, но, прежде чем Лида успела даже улыбнуться, мальчик и собака исчезли, растворились в толпе.

23

Металл пел ему. Работая в тюремном механическом цехе, Йене Фриис слышал его голос. Он прислушивался к его шипящему смеху, сваривая листы, чувствовал его трепет, когда вставлял заклепки. Он уже и забыл, какое удовольствие ему доставляло иметь дело с металлами, постигать их свойства, замечать слабости. Почти как с людьми. Каждый из них был уникален.

Десять лет, проведенных в лагере, он имел дело только с деревом. Он один повалил целые леса. Постепенно сосновый запах стал ему настолько привычен, что он перестал отличать запах собственного тела от запаха древесины. Иногда — в самые отчаянные времена — он даже грыз грубую горькую кору. От этого зубы приобретали странный красновато–коричневый цвет, а желудок наполнялся неперевариваемым грузом. Это давало ощущение еды, когда ему это было нужнее всего. За это он был благодарен дереву.

Как–то утром, проснувшись в грязном переполненном бараке и вдохнув густой спертый воздух, он внимательно осмотрел свои пальцы и подумал, что скоро на них появятся маленькие зеленые почки. Почки разовьются в маленькие гибкие побеги, а потом — в настоящие большие ветки, которые ему придется каждый день таскать за собой через лес в рабочую зону.

Голод иногда творит с разумом странные вещи.

— Быстрее. Работа должна идти быстрее.

Эти слова произнес полковник Тарсенов, и мужчины, стоявшие с двух сторон, тут же энергично закивали, соглашаясь. Полковник, как начальник группы, разрабатывающей проект, был вполне разумным руководителем, но на него давили сверху. Сам Лазарь Каганович, член Политбюро, звонил ему каждую пятницу вечером и справлялся, как идут дела. Это означало, что каждую субботу в семь часов утра команда из шести ведущих инженеров вызывалась в кабинет Тарсенова, где они, выстроившись неподвижной шеренгой перед его столом, выслушивали приказание ускорить темп работы.

Йене Фриис сделал шаг вперед. Это означало, что он хотел что–то сказать.

— В чем дело, заключенный Фриис?

— Гражданин полковник, мы работаем не покладая рук. Проект продвигается… Чего все мы и добиваемся, — добавил он. — На прошлой неделе пробный пуск пришлось прервать из–за того, что металл для задних поддерживающих стоек оказался некачественным, слишком хрупким, поэтому и не выдержал веса…

— Молчать!