Сочинитель

Костя, смущаясь, начал постепенно вводить Рахиль Даллет в курс дел — Кате было просто любопытно, кроме того, она считала, что может дать Олафсону несколько полезных советов, особенно в той части бизнеса, который замыкался на Россию… Позабывший все советские и не узнавший постсоветские реалии Константин с удивлением посматривал на молодую зеленоглазую брюнетку, которая непонятно где научилась классно ориентироваться в более чем мутных волнах российского бизнеса… Он же не знал, что Катерина сначала училась у Гончарова, а потом «стажировалась» у самого Антибиотика…

Кстати, об Антибиотике — разбираясь в контрактах вместе с Олафсоном, Катя еще раз убедилась в том, что мир до удивления тесен… По злой иронии судьбы шведская фирма, в которой Катерине принадлежало шестнадцать процентов акций, время от времени сотрудничала с одним питерским торговым предприятием, которое (и это Катя знала наверняка) давно и со всеми потрохами принадлежало Виктору Палычу.

Натолкнувшись на этот факт, Рахиль Даллет как-то быстро свернула знакомство с фирмой и в начале второй недели октября вылетела в Петербург — она не могла больше ждать, ей казалось, что она просто не сможет жить, если не уничтожит Антибиотика…

Возвращение в родной город, где ее никто не ждал, было щемяще-тягостным. Кате раньше и в дурном сне не могло присниться, что однажды ей придется жить в Петербурге под чужим именем, ходить по улицам и проспектам, пряча лицо под гримом, темными очками и косынкой — ее ведь многие знали, а времени прошло слишком мало, чтобы память о ней ослабла и развеялась…

Поселившись в «Гранд-отеле», Катерина выжидала несколько дней, прислушиваясь к своим ощущениям — но все было спокойно, никто не обращал на молодую «израильтянку» никакого внимания, никто не опознал в ней Екатерину Званцеву… Тогда Катя поехала в Кавголово и нашла там Василия Михайловича Кораблева.

Разговор со стариком у нее получился долгим — но в конце концов Василий Михайлович согласился взяться за предложенную Светланой Игоревной (так представилась Катерина) работу… У Кати возникло странное ощущение — ей показалось, что Кораблев согласился не из-за денег. Во всяком случае, не только из-за денег… А еще — еще какое-то «шестое чувство» почему-то упорно подсказывало ей, что старик очень хорошо знает на самом деле, кто она такая. Еще более странным было то обстоятельство, что тревоги (вполне объяснимой в такой ситуации) эти ощущения отчего-то не вызывали…

Договорившись о режиме связи с Кораблевым, Катя вернулась в город и начала ждать. Но ждать просто так она не могла — натура не позволяла… Да и не было у нее все-таки полной уверенности в том, что Кораблев выполнит полученный «заказ» — она ведь ничего о нем не знала сверх того, что сообщил ей в посмертном письме Гончаров. Василий Михайлович показался ей слишком старым для такой рисковой «работы», как устранение Антибиотика.

Катерина достала из одного укромного, оборудованного в свое время еще Олегом тайничка во дворе дома на Измайловском проспекте маленький «браунинг» и пистолет Макарова с двумя запасными обоймами — стреляла она неплохо, опять же Олег когда-то постарался, он часто брал ее с собой в тир попрактиковаться… Рахиль Даллет ведь не случайно решила поселиться именно в «Европе» — Катя хорошо знала, что именно в фешенебельный пятизвездочный отель любил захаживать (чуть ли не ежедневно) Виктор Палыч… Его привычки не изменились, Катерина даже видела Антибиотика несколько раз в отеле — правда, на достаточном расстоянии, чтобы он не мог увидеть ее… Установив в результате нескольких дней наблюдений, что Виктор Палыч предпочитает появляться в «Гранд-отеле» по вечерам, Катя решила следующее: если у Кораблева получится убрать Антибиотика — очень хорошо, если нет — тогда она сама убьет эту старую гадину… Подойдет в отеле поближе и расстреляет его из «Макарова»… В том, что она не промахнется, Катя была уверена, а что случится с ней самой после выстрелов в Палыча — что же, все мы в руке Божьей…

Катерину настолько заворожила идея убийства Антибиотика, что она почти не думала даже об оставленном с Федосеичем в Ялте Андрюшке — не говоря уже о собственной жизни… На ее жизни поставил крест Виктор Палыч — в июне, на хуторе под Лугой…

* * *

От тяжелых воспоминаний ее оторвал донесшийся с кухни бодрый голос Обнорского:

— Барышня, харч готов. Прошу к столу — накрыто!

Не услышав ответа, Андрей зашел в комнату и улыбнулся Кате:

— Пойдем, попьем кофейку — хоть согреемся…

В квартире, где окна не заклеивали, видимо, очень давно, и впрямь было холодновато — Катя почувствовала, как по ее спине пробежала дрожь… Или, может быть, так проявилось нервное напряжение? На улице, между тем, потихоньку стало смеркаться — в ноябре день в Питере угасает где-то после четырех, а тут еще и солнце было плотно закрыто тучами…

Андрей потянулся было к выключателю, но Катерина быстро шагнула к нему и перехватила руку:

— Не надо зажигать свет… Так посидим…