Сочини что-нибудь

– Который у вас час? – спрашивает миссис Уэйн Тиммонс. – У нас четыре дня.

Три, тоже пополудни. Ну вот, еще косяк. Наберешь таких энное количество, и наставник запишет тебе минус. И куковать тебе на работе, где платят еще меньше.

– Не надо врать, – ворчит миссис Уэйн Тиммонс.

Она говорит:

– Вы в Калькутте? Нью-Дели? В Индии или Пакистане?

Еще косяк. Я в Валла-Валла, поклоняюсь тому же Богу, что и она, белобородому великану.

– Как вас зовут?

Билл.

– Не надо врать. Вы Омар или Акбар, – заявляет миссис Уэйн Тиммонс. – Мы, американцы, знаем, как вас натаскивают. Про это и в газетах, и по телевизору рассказывали. Вам раздают обычные имена и учат разговаривать как нормальные люди.

Она говорит:

– Но мы-то знаем, что вы отнимаете еду у наших деток…

На другом конце комнаты на меня смотрит наставник. Смотрю в ответ на нее, вскинув брови. Она ногтем тычет в электронное табло на стене: на нем отображаются данные по звонкам, по всем звонкам за смену; я превышаю лимит времени. Три минуты превращаются в четыре с половиной, спасибо косякам. Наставник смотрит на меня и чиркает ногтем по горлу.

Голос миссис Уэйн Тиммонс у меня в наушниках произносит:

– Вы даже гамбургеров не едите. Я на картинках видела.

Она говорит:

– У вас там грязные коровы движение на дорогах перекрывают…

Гляжу на табло: пять минут. Другие работники смотрят на меня и качают головами; из-за моих косяков им теперь не видать премии в конце месяца. По протоколу, положено извиниться и завершить звонок, но я не сдаюсь. Говорю: меня зовут Уильям Брэдли Хендерсон. Мне семнадцать, и я хожу в среднюю школу Томаса Джефферсона в Валла-Валла, что в Вашингтоне. Работаю по четыре ночи в неделю, коплю на машину…

Миссис Уэйн Томас говорит:

– А вы, народ, все учли…

Очень громко, прямо в микрофон отвечаю:

– Поверьте.

Все кругом отрываются от экранов и смотрят на меня. Черные, латиносы, азиаты, индейцы…

Я шепчу в микрофон:

– Послушайте, дамочка…

Чуть не ору:

– Да я, наверное, белее вашего…

В следующую смену мужчина из Су-Фолс говорит мне:

– Вы, значит, угоняете наши самолеты и врезаетесь в наши же небоскребы, а мне у вас сраные тряпки покупать?

Он говорит:

– Нет уж спасибо, Хаджи…

Мужчина из Талсы мне говорит:

– Тюрбан-башка, – и вешает трубку.

Мужчина из Фарго говорит:

– Верблюжатник, – и вешает трубку.

Звонок в Мемфис; мне говорят:

– Косоглазый, – и гудки в трубке.

Дальше компьютер связывает меня с западом Лос-Анджелеса, трубку берет женщина.

– На площади Тяньаньмэнь случилась трагедия, но вы должны и дальше бороться за свои права, за свободу.

Она говорит:

– Как член «Международной амнистии», я каждый лишний пенни вкладываю в борьбу, чтобы вам платили достойные зарплаты и улучшили условия труда.

Она говорит:

– Восстаньте, сбросьте цепи, в которые заковали вас империалисты, начальники-рабовладельцы.

Она говорит:

– Народы мира вместе с вами.

Тряпку она так и не купила.

Дальше на очереди – мистер и миссис Уэллс из штата Вашингтон (телефонный код 509). Трубку берет девочка.

Я говорю:

– Позвольте рассказать о революционном открытии в области ухода за напольным покрытием.

Она отвечает:

– Конечно.

Говорит:

– Расскажите.

Приветствие, Разрешение и Продажа.

Тут девочка перебивает меня:

– Завидую вам.

Она говорит:

– Я сама застряла в этом паршивом городишке Валла-Валла. Доехать из него куда-то – это нужен полный бак бензина. Хожу в школу, где учатся дети-клоны: одежда, прически, мечты – у всех одинаковые. Мы будто с конвейера. Мне отсюда не выбраться. Никогда.

Рассказываю, что уникальная суперполотерка представляет собой совершенно новую систему ухода на напольным покрытием…

– У вас есть слон? – спрашивает она. – Вы ездите на работу на живом, настоящем слонике?

Сигнал, табло, наставник.

Говорю:

– Да.

Нарушив протокол, отвечаю:

– У меня индийский слон пятилетка.

– Это же здорово! – говорит девочка.

Я говорю:

– Его зовут Синдбад.

– Прикольно! – восклицает она.

Говорит:

– У меня есть кошка, оцелот. То есть она станет оцелотом, когда подрастет. Ее зовут Перчинка.

Наставник встает из-за стола и идет в мою сторону. Слушает.

– Меня удочерили, – сообщает девочка, – еще в детстве, в Заире. Мой приемный папа служил в Корпусе мира. Родители очень добрые и все такое, но странно быть чуть не единственной афроамериканкой во всем городе.

Она говорит:

– Вы знаете, что такое оцелот?

Записываю ее номер на листочке бумаги и спрашиваю: ничего, если я занесу ее в список повторных звонков? Чтобы мы как-нибудь в следующий раз поболтали об уникальной суперполотерке?

– Да, конечно, – говорит она. – Саманта. Меня зовут Саманта, но при рождении меня назвали Шаму-Ринди.

Завершаю звонок.

На той же неделе я в школьной столовке подошел к одной негритянке и спросил:

– Ты из Заира?

Она молча взглянула на меня. Повела плечиком, отвернулась и пошла прочь.

На следующий день я спросил у другой негритянки: у тебя есть оцелот?

Она спросила в ответ:

– Чего?

– Это такой маленький леопард.

Она закатила глаза.

На третий день я подошел к последней негритянке в средней школе Томаса Джефферсона и спросил:

– При рождении тебя назвали Шаму-Ринди?

Глядя на меня, она медленно моргнула. Не ответила, и тогда я спросил: