– Пойми, – говорит Рейчел в трубку. – Ты должен сделать ей больно. Докажи, что она жива.
Она требует:
– Сделай ей больно, докажи, что ты меня не ненавидишь.
Не успевают в телевизоре продать очередную тысячу часов с бриллиантами, как раздается крик Эйприл.
Секунды не проходит, а Тэд спрашивает:
– Рейч? – Затаил дыхание.
Эхо крика еще звучит у нее в голове. Будет звучать вечно. Кошачьи визги. Вопли Белинды Карлайл. Точно так орала Эйприл, когда родилась.
– Молодец, – говорит она.
– Ты кричала, – говорит Тэд.
Кричала не Рейчел и не Эйприл. Кричала новая пара за стенкой. Ну вот, снова: пакет всегда будет наполовину полон, Тэд не перестанет мошенничать.
Рейчел просит дать трубку Эйприл.
– Пусть прижмет трубку к уху, – говорит Рейчел, – а потом ты выйди из комнаты.
Она обращается к дочери:
– Твой папа не понимает. Старый дом отнимал денег больше, чем стоил. Кто-то должен был замараться.
Она объясняет дочери: единственная проблема в браке с бесхребетным, ленивым и глупым мужчиной – это то, что в этом браке застреваешь навсегда.
– Я должна была что-то сделать, – говорит Рейчел. – Не хотела, чтобы ты родилась слепой или мертвой.
Не важно, кто слушает – дочь или Тэд. Рейчел предстоит расхлебывать очередную кашу. Она рассказывает, как поливала кошку лаком для волос: самым простым и дешевым, каждый день, много недель. Она знала: кошка срет в камин, и надеялась, что хватит пламени от малой горелки. Рейчел перекармливала Белинду, чтобы та срала чаще. Газов в кишках у животного тоже прибавилось. Рейчел, скрестив пальцы, надеялась, что кошке хватит разок от души пернуть. Рейчел не садист, она не желала Белинде Карлайл страданий. Она даже поставила новые батарейки в дымоуловители и стала ждать.
– Твой отец, – начинает она, – думает, будто черные тарелки и унитазы не пачкаются.
В последнюю ночь в старом доме она вошла в гостиную – с мороза ворвалась в комнату. Перед уходом намеренно подкрутила регулятор температуры, чтобы понизить ее, чтобы кошку тянуло к малой горелке. Даже подложила в камин тунца. Войдя же в дом, ступила в тень большой ели и увидела в камине два желтых глаза. Чуть пьяная, сказала:
– Прости.
И вот теперь, очень пьяная, сидя в Орландо, Рейчел говорит:
– Прости.
Рейчел попрощалась с кошкой и щелкнула выключателем. Застрекотало: щелк-щелк-щелк, – будто слепой постукивал тростью.
Раздался крик баньши. Занялись пламенем шторы в гостиной. Занялась лестница. В конце концов страховая компания не смогла доказать, что химия в шерсти – это не остатки полиэтиленовых чехлов из химчистки.
Рейчел чувствует: Эйприл от нее отстранилась. Стала ей посторонней, человеком, с которым надо считаться, который заслуживает правды. Эйприл теперь чужая.
– Из-за уверток твоего папочки ты никогда не увидишь заката.
Тишина. На том конце провода может быть кто угодно. Или там вообще никого. Если там Эйприл, то она ничего не поймет, пока не вырастет.
Рейчел говорит:
– Я и замуж-то вышла за твоего отца, потому что он слаб. Думала, буду им управлять. – Беда со слабаками в том, что они вынуждают тебя действовать, а потом сами же тебя за эти действия ненавидят. Никогда не прощают.
В трубке слышен плач Тэда – слышен четко и безошибочно. Рейчел и прежде слышала, как он плачет, но в этот раз он ноет все громче и громче, пока наконец не раздается резкий, как свисток, крик ребенка. Высокий, словно писк дымоуловителя, безумный крик.
Стимул сработал. Тэд подначивал Рейчел, неволил, управлял ею, заставил причинить боль невинному существу. Теперь они квиты.
Под крики ребенка и плач мужа, Рейчел смотрит в экран, на гигантский бриллиант. Будто гадалка – в хрустальный шар. Она шепчет:
– Спокойной ночи.
Правда жизни[25]
Папаша Троя хочет стать лучше отца. Когда отец, дед Троя, рассказывал про «тычинки и пестики», то получалось нечто вроде анекдота. Он спрашивал: «Что такое: маленькое, черное, в стекло бьется?» Тогда еще шестилетний, папаша Троя ответа не знал, и потому отец обыденным тоном говорил: «Младенец в духовке».
Вот такая она, правда жизни. Трой забрался в машину после уроков и сказал, что на уроках о незащищенном сексе второклассники собирали модуль. Папаша тут же уловил педагогический момент: в школе еще про секс не рассказали, а уже учат детей, чего делать не надо. Папаша знал одну хитрость политиков: на поставленный вопрос не отвечай. Отвечай на вопрос, который ты сам себе задал бы. Уж в незащищенном-то сексе папаша Троя был дока.