Сочинения в 3-х тт. Том 3

— То был Гопчек — лучший наш детектив. Он разозлится!

— Хорошо, так не приставляйте их больше ко мне. А тому детективу передайте: мне жаль, что пришлось ударить его дважды. Но он сам виноват — не надо было первый раз дергать головой.

Она засмеялась, потом насупилась, и наконец ее лицо приняло выражение, в котором веселости и взволнованности было поровну.

— Расскажите мне о собрании! — велела она.

Я рассказал ей все, что знал. А когда замолчал, она притянула меня за голову, поцеловала и прошептала:

— Ты веришь мне, правда же, милый?

— Конечно. Точно так же, как и ты мне.

— Этого недостаточно, — промолвила она и оттолкнула мое лицо.

Вошла Мария, неся поднос с едой. Мы подтянули к кушетке столик и начали есть.

— Я не совсем вас понимаю, — отозвалась Ромен, откусывая кусочек спаржи. — Если вы не доверяете мне, тогда зачем обо всем этом рассказали? Насколько мне известно, вы не очень сочиняли. Почему вы сказали правду, если не верите мне?

— Все моя впечатлительная натура, — объяснил я. — Я так поддался вашей красоте и очарованию, что не могу отказать вам ни в чем.

— Довольно! — воскликнула она, сразу став серьезной. — Эту красоту и очарование в большинстве стран мира я превращала в капитал. Никогда больше не говори мне об этом! Это причиняет мне боль, ибо… ибо… — Девушка отодвинула свою тарелку, потянулась за сигаретой, задержала на полдороге руку и бросила на меня тяжелый взгляд. — Ибо я люблю тебя, — наконец выговорила она.

Я взял ее застывшую в воздухе руку, поцеловал в ладонь и спросил:

— Ты любишь меня больше всех на свете?

Она высвободила руку.

— Ты что, бухгалтер? — поинтересовалась она. — Может, ты умеешь все подсчитать, взвесить и измерить?

Я усмехнулся и попытался вернуться к завтраку. Я был так голоден! Но съел я всего несколько кусочков и аппетит у меня пропал. Я попытался сделать вид, что все еще хочу есть, но из этого ничего не вышло. Кусок не лез мне в горло. Оставив напрасные попытки, я закурил сигарету.

Ромен разогнала рукой дым и снова спросила:

— Так вы мне не доверяете? Тогда почему же вы отдали себя в мои руки?

— А почему бы и нет? Вы можете задушить восстание. Но меня это не касается. Это не моя партия, и ее поражение вовсе не означает, что мне не удастся забрать отсюда парня со всеми его деньгами.

— А как вы смотрите на заключение в тюрьму, возможную казнь?

— Что ж, рискну, — ответил я.

А сам подумал, что если после двадцати лет жульничества и интриг в больших городах я позволил бы одурачить себя в этом горном селе, то заслуживаю наихудшего.

— Вы вообще ничего ко мне не испытываете?

— Довольно вам строить из себя дурочку. — Я махнул рукой в сторону недоеденного завтрака. — У меня с восьми вечера и росинки во рту не было.

Она засмеялась, закрыла мне рот ладонью и сказала:

— Понимаю. Вы меня любите, но не до такой степени, чтобы позволить вмешиваться в ваши планы. Мне это не нравится. Такое лишает человека мужества.

— Вы хотите присоединиться к революции? — спросил я.

— Я не собираюсь бегать по улицам и разбрасывать во все стороны бомбы, если вы это имеете в виду.

— А Дюдакович?

— Он спит до одиннадцати утра. Если вы начнете в четыре, то у вас останется целых семь часов до тех пор, пока он проснется. — Она сказала это вполне серьезно. — Начинать следует именно в это время. А то он может остановить вашу революцию.

— Неужто? А у меня сложилось впечатление, что он хочет революции.

— Василие не хочет ничего, кроме покоя и уюта.

— Слушай, дорогуша, — сказал я. — Если твой Василие хоть на что-нибудь способен, то он не может не узнать обо всем заранее. Революция — это Эйнарссон и армия. Все эти банкиры и депутаты, которых он тянет за собой, чтобы придать партии респектабельность, не более чем опереточные фигуры. Ты только посмотри на них! Собираются в полночь и болтают всякие глупости. А теперь, когда их наконец толкнули на что-то, они не удержатся и разболтают все тайны. Целый день будут ходить, дрожать и шептаться по темным углам.

— Они делают это уже несколько месяцев, — сказала Ромен. — И никто не обращает на них внимания. А я обещаю, что Василие не узнает ничего нового. Конечно, я ничего ему не скажу, а когда говорит кто-то другой, он не слушает.

— Хорошо. — Я не был уверен, что она говорит правду, но чего, в конце концов, не бывает! — Теперь мы подходим к главному: армия поддержит Эйнарссона?

— Да, армия пойдет за ним.

— Значит, настоящая работа начнется у нас, после того как все закончится?

Она стряхнула пальчиком пепел с сигареты на скатерть и ничего не ответила.

— Эйнарссона надо будет свалить, — продолжал я.

— Нам придется его убить, — задумчиво проговорила она. — Лучше всего это будет сделать тебе самому.