Сочинения в 2 т. Том 2

Прятаться от товарища, с которым столько довелось пережить. Он имел право выдать их даже из чувства обиды. Это останется на их совести: они покинули товарища одного… Итак, ночью, после обхода патруля, они тихонько выбрались на дворик, сделали подкоп и бежали. Куда они бежали? В каком направлении?

Картину бегства Мур представлял приблизительно верно только до тюремной стены. Он не знал, что здесь, в проходе под стеной, беглецов постигла первая неудача.

Когда, прижавшись к земле, Головнин проползал сквозь узкую нору, нога его скользнула по влажной почве и что-то острое вонзилось в колено. Он стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть. Неужели и здесь, в глубине почвы, охранники расставили ловушки? Изогнувшись, он нащупал острый колышек. Да, под стеной проходил незаметный подземный частокол. Через минуту боль как будто прошла. Несколько раз он ощупывал раненое колено; кажется, все обошлось счастливо, он мог свободно идти.

Узкой тропинкой шестеро вышли на дорогу, обогнули кладбище и, придерживаясь посадок, прячась в кустарниках, миновали последние разбросанные строения города, за которыми начинался подъем в горы.

План дальнейших действий был разработан в тюрьме. Гористыми, нехожеными дебрями они уйдут подальше от Мацмая, ночью спустятся на берег, захватят рыбачью байдару, силой возьмут в одной из деревень немного продовольствия и отправятся в море. Но уже на этом первом подъеме Головнин почувствовал такую боль в колене, что без помощи товарищей не смог идти.

Все же он шел, опираясь на руки товарищей и на палку, упрямо карабкался на выступы скал, пробирался через цепкие заросли терновника, полз по каменным осыпям, волоча распухшую ногу. Этот путь в горы и дальше, по заснеженным вершинам хребтов, переправы через ущелья и пропасти, ночные спуски в долины и к берегу и ночевки на скалах, под холодным апрельским ветром и дождем, — все представлялось ему тяжким горячечным бредом.

Запасы провизии вскоре кончились. Они ели траву и пили воду из горных ручьев. Развести огонь, чтобы согреться и просушить одежду, не решались — их неизбежно заметили бы крестьяне из многочисленных прибрежных селений. А ночные поиски лодки на берегу приносили все новые разочарования: одни байдары зорко охранялись, другие были неисправными или малыми.

Темной ненастной ночью на переходе через межгорье в пропасть сорвался Хлебников. Товарищи связали кушаки и пытались обследовать расселину, но матрос Васильев, спустившийся вниз по каменному откосу, не достиг дна.

Удивительным и чудесным могло показаться, что штурман Хлебников остался жив. Как видно, велика была сила и жажда жизни у этого человека. Разбитый, в полубеспамятстве он выбрался из пропасти и сказал задыхаясь:

— А все-таки… все-таки мы уйдем!

Солдаты уже гнались за пленниками по пятам. Перед отвесной стеной утеса, поднявшейся на стометровую высоту, Головнин сказал товарищам, роняя палку:

— Здесь и конец моей дороге… Дальше идите сами. Не нужно ни уговаривать меня, ни ободрять. Так уж случилось, что в самом начале пути я выбыл из строя. Но вы еще сможете захватить лодку и уйти в Россию.

Матрос Спиридон Макаров, хмурый силач, с бицепсами, как манильский канат, медленно, тяжело опустился на камень:

— Что и говорить, Василий Михайлович… На такую стену и я, пожалуй, не взберусь.

— Ты силен, Макаров. Ты взберешься. Времени зря не теряйте, вы еще успеете уйти.

Со стороны берега донесся свист; матрос прислушался, молвил равнодушно:

— Совсем близко и, видно, по следу идут. Прошлой ночью, когда мы на сушилках рыбу искали, приметил я, что старые наши следы палочками кто-то отметил. Третьи сутки у этих скал мы топчемся, и чудно получается, что до сих пор они не обнаружили нас.

— Боятся, — уверенно сказал Васильев. — Знают, что не сдадимся.

Головнин повторял настойчиво:

— Торопитесь… Если вам удастся добраться до Охотска, а главное, от японского берега в море уйти, передайте там, в Охотске, что я нисколько не сожалел об этом своем шаге… Лучше здесь на скалах умереть, чем вечно в плену у самураев томиться.

— Они постараются взять вас живым, — сказал Макаров. — А это значит — опять плен. Может быть, и хуже…

Капитан покачал головой:

— Живым я не сдамся. Буду камнями отбиваться, им обязательно придется стрелять.

— Как же это получается, не по-нашему, не по-матросски, Василий Михайлович, — вмешался Шкаев. — Мы на утесе будем сидеть и наблюдать, как наш капитан, раненый, один против сотни самураев сражается? Нет, не годится ваше решение: вместе мы служили, вместе страдали и надеялись, вместе и помирать.

— Спасибо за дружбу, Михайло, но только и верность, и дружба не должны привести нас к общей беде. Я не в отчаянии, нет, обдуманно все это говорю: вы сможете еще уйти, а мне на этот утес все равно не подняться.

— Тогда и я останусь, — вздохнув, решительно выговорил Шкаев. — Без вас, без капитана, я дальше не пойду.

— Ты хочешь возвратиться в плен?

— Я тоже буду драться до последнего вздоха. Пускай убьют, это лучше плена.

— А легко ли мне будет знать, что Михайлу Шкаева убили из-за меня?