Сочинения в 2 т. Том 2

— Случайно я слышал ваш разговор… Мне так интересно было знать, успешно ли справился с делом Якушкин?.. Теперь я знаю: он, право, молодец! Но я не мог у него расспрашивать, почему-то он не разговаривает со мной, хотя — в чем же я перед ним провинился? Как я завидую Якушкину! Он выполнял ваше личное поручение! Когда же… когда вы доверите и мне что-нибудь важное, значительное? О, я знаю, и завтра ваш выбор опять падет на него… Но как я хотел бы находиться завтра вместе с вами!

Почему-то капитана тронул и облик Мура, и его робкий, просящий тон. Мичман понимал, конечно, что встреча с японцами в крепости может быть опасной. Значит, маленький Мур не из робкого десятка, он искал опасности? Впрочем, разве сам он, Головнин, будучи таким же мичманом, не мечтал о настоящем деле и не стремился отличиться? Когда-то подмеченные неприятные черты Мура теперь словно стерлись, растаяли в памяти Головнина. Он глубоко уважал своих отважных офицеров и матросов и гордился ими. Нелюбимый многими в экипаже, Федор Мур искал испытаний. Возможно, он стремился мужеством, примером завоевать любовь товарищей? Было бы неправильно, если бы капитан отказал ему в этом.

— Хорошо, — сказал Головнин. — Завтра вы отправитесь со мной в крепость.

Мичман порывисто схватил его руку, прижал к груди и тут же испуганно отпустил. Головнин не сделал ему замечания. Он прошел в свою каюту и прикрыл дверь. С минуту он сидел у стола, слушая доносившийся через открытый иллюминатор плеск зыби. Вспомнилось, как когда-то, в далеком Кронштадте, в тесной каюте боевого корабля «Не тронь меня» маленький кадет Головнин так же сидел у иллюминатора, взволнованный недавним сражением в Финском заливе, доблестью русских моряков, первой наградой «За храбрость», полученной из рук самого адмирала… Почти такая же ночь, только немного светлее, плыла над рейдом, и так же певуче-прозрачно позванивала зыбь. Да разве в те минуты кадет Головнин не готов был расцеловать всех матросов и офицеров, с кем участвовал в том памятном бою?.. По-детски искренний, взволнованный жест мичмана, порывистое движение, каким схватил он руку капитана, откликом, веянием юности тронули Головнина, пробуждая в памяти так много воспоминаний…

— Учить мужеству, — проговорил он вслух, — это значит всегда и везде помнить о родине и о доверенном ею деле. И еще это значит учить беззаветной дружбе.

Поздней ночью, уже засыпая, он снова подумал о маленьком мичмане: «Будь смелым… Ты заслужишь уважение товарищей».

Утро было безветренное, просторное, синее, какие лишь изредка выдаются в этих краях. Еще вчера тяжелая свинцовая вода теперь стала дымчатой и прозрачной. Густые собранные струи света, колеблясь, текли в глубину. Нос шлюпки легко и свободно, казалось, совсем без усилия раздвигал воду.

Дозорные в крепости заметили капитанскую шлюпку еще в те минуты, когда она отходила от борта «Дианы». Три важных чиновника, облаченных в парадные халаты, заранее вышли из крепостных ворот и спустились на берег встретить гостей.

Головнин решил высадиться у самой крепости и теперь впервые рассматривал японскую твердыню с такого близкого расстояния. Ночью японцы убрали размалеванные щиты, и крепостца выглядела маленькой, строенной наспех, нисколько не имея грозного облика, свойственного сооружениям этого рода.

Штурман Алексей Хлебников, сидевший у руля, — рыжеватый, мускулистый детина с внимательным взглядом и застенчивой улыбкой, — пошутил:

— То ли осиное гнездо, то ли муравейник! А расковырять такую хламиду и со шлюпа не мудрено…

— Не мудрено, штурман, сделать глупость, — строго сказал Головнин. — Доброе дело труднее дается.

— Вот именно! — запальчиво воскликнул маленький Мур. — И нужно забыть подобные разговоры!

Хлебников удивленно взглянул на него, пожал плечами и ничего не ответил. А Головнин подумал, что мичман стал излишне петушиться и нужно будет напомнить ему, чтобы не подавал голоса, когда об этом не просят.

После очень длинного приветствия, в котором торжественно рядом с фамилией капитана вспоминались и солнце, и звезды, и луна и которое Алексей полностью не смог перевести, японец сказал, что будет счастлив развлечь дорогого русского гостя разговором, пока в крепости закончатся последние приготовления к встрече.

Разговор, однако, не клеился: Головнин спросил чиновника о названии отчетливо видневшегося отсюда мыса, которым оканчивался на севере остров Мацмай, а чиновник, вздохнув, ответил, будто он никогда не интересовался подобными названиями. Не знал он и какова ширина пролива, глубок этот пролив или мелок, имеются ли течения и насколько они опасны для мореходов.

— Беседовать с тобой, голубчик, действительно «счастье»! — в сердцах сказал Головнин. — Спроси у него, Алексей, торгуют ли они с главным островом Нийоном и сколько времени идет туда парусное рыбачье судно?

Японец ответил уклончиво:

— Сроки дороги зависят от ветра: можно плыть медленно и быстро. А расстояние… Кто же его измерял? Уважаемый капитан, конечно, знает: и дорога, и торговля — дело счастливой судьбы.