Сочинения в 2 т. Том 2

И горница опять наполнилась гулом голосов, нарастающим, переходящим в один грозный крик. Асмолов смотрел на Андрюшу и было видно, что он все еще не может оправиться от изумления; все знали — он любил кузнеца.

— Мы будем судить тебя, Андрей, — сказал он после молчания, и голос его дрогнул, и лохматые брови тяжело опустились над глазами. — Ты срезал невод? — говори.

— Я, — сказал Андрюша печально и опустил голову.

Асмолов поднял руку, сдерживая шум. Варичев посмотрел на Андрюшу, бледного, растерянного, прижавшегося к углу стола. Мельком Илья увидел Серафиму. С ненавистью она смотрела на него, но Илья улыбнулся, снова склонясь над сетью.

— Зачем ты сделал это? — спросил Асмолов в тишине.

Андрюша переступил с ноги на ногу, вытер слезящиеся глаза.

— Один я… А вы в море все время! Скучно мне одному.

Асмолов заметил улыбку Варичева, но не мог понять, почему молчит Илья, почему улыбается, когда должен просить прощенья у Петушка. Он положил руку на сеть.

— Ты ничего не скажешь, Борисыч?

Илья выпрямился и отошел от стола.

— Несколько вопросов, — сказал он мягко, тоном, каким всегда разговаривал с Асмоловым.

Но Асмолов прикусил губу.

— Ты указывал нам на Степана?

— Да, — сказал Илья тихо. — Я должен задать несколько вопросов.

— Хорошо. Говори.

Илья подошел к Андрюше.

— Где ваш нож, Андрей Кузьмич? Тот, которым вы невод срезали?

Андрюша не поднял головы.

— Нету… В море обронил.

— Вы один выходили в море?

— Один.

Илья обернулся к Асмолову.

— В последний раз, когда ставили невод, — никто не поранился, скажем, никто не порезал руки?

Асмолов глянул на Рудого, но тот покачал головой.

— Нет.

Опустив голову, Илья прошел вдоль стола и, возвратясь, снова остановился перед Андрюшей.

— А у вас руки не порезаны?

— Тоже нет…

— Даже царапины нет нигде? — настойчиво повторил Илья, чувствуя, как общее удивление перерастает в недовольство, заметив, как в нетерпении комкает папиросу Петушок.

Андрюша снова покачал головой и отвернулся, темное морщинистое лицо его стало еще более печальным. Тогда Варичев кивнул Асмолову:

— Дайте ближе лампу…

Он взял руки Андрюши и внимательно осмотрел их при свете.

— Правильно! — воскликнул он торжествующе. — Ни одной царапины нет… — и вернулся к окошку на свою скамью.

— Что же ты хочешь сказать? — холодно спросил Асмолов. Кажется, он тоже видел в поведении Ильи какую-то неуместную шутку. Но Илья ответил мягко, словно продолжая обычный разговор:

— Я хочу сказать, что Андрей Кузьмич невиновен. Посмотрите на обрывок невода. Там на тесьме свежая кровь. А потом еще посмотрите на левую руку Степана.

Асмолов схватил сеть и приблизил ее к свету.

— Правильно… — глухо выдохнул он. — Покажи руки, Степка.

Петушок не двинулся с места.

— Ты слышишь меня? — вскакивая, крикнул Асмолов, и отсветы запрыгали по стенам.

Петушок молчал. Рудой медленно подошел к нему, с силой поднял его руку. Он глянул ему в глаза.

— Ты?

Петушок поднялся со скамьи и так, с протянутой рукой в руке Рудого, подошел к столу.

— Ты говорил мне о подвиге, Илья Борисыч… — почти шепотом произнес он. — Это было только начало, тот шаг, помнишь, — когда себе должен поверить человек… Настоящий человек… для настоящего счастья…

— Я говорил о честности, — отозвался Илья.

Петушок закрыл глаза.

— Я неверно, значит, понял… Я думал, что потом, позже, — сто раз отплачу за эту прошлую ночь. Десять неводов пришлю в Рыбачье!

Он положил руку на стол. Теперь всем был виден свежий кривой порез на ее тыльной стороне.

— Я обрезал невод, — вздохнув, твердо сказал Петушок. — Я это сделал. И Андрюшу я уговорил… пожалел он меня, добрая душа, — за меня он хотел ответить. И никто тут больше не виноват… Я светлую душу твою, Илья Борисыч, не понял. За ошибку эту плачу. И если умру я теперь, — слушайте меня, товарищи, — он посмотрел на Варичева, — верьте этому человеку…

Стиснув зубы, он молчал несколько секунд.

— Трудно себя казнить… очень трудно… Однако рука эта невод резала…

Стремительным рывком он выхватил из-за пояса свой кривой такелажный нож. Волнистой полоской блеснула в воздухе сталь. Но Рудой толкнул его плечом, и нож со звоном врезался в дубовую доску стола, около самой руки Петушка. Николай прыгнул к нему сзади и обвил его могучими руками. Напрасно рвался Петушок, словно в стальном обруче бился он в руках Николая. Светлый костяной черенок ножа мелко дрожал над столом и горел, как пламя. Опираясь локтями о стол, Асмолов с трудом мог вытащить из доски нож.

К нему подошел Илья, и старик протянул Варичеву руку:

— Спасибо тебе, Борисыч… какую ошибку могли мы сделать… Настоящий ты — наш.

И вслед за Асмоловым несколько человек тоже протянули руки Илье. Но Варичев едва ответил на пожатие.

— Теперь я уйду, — сказал он. — Я очень устал, Асмолов. Я рад, что помог вам всем.

* * *

Суд над Петушком рыбачий Совет решил перенести на другой день. Было уже совсем темно, когда разошлись от Асмолова рыбаки. Но во всех домиках еще долго светились огни, и Варичев не знал, как много было сказано о нем в этот вечер самых восторженных слов.