Читаем Сочинения в 2 т. Том 1 полностью

Макар первый толкнул врезанную калитку и ступил через высокий порог. Внешне и эта калитка, и порог были самые обычные: плотно сбитые, крашеные доски, но именно здесь и проходила черта, что отделяет привычный мир от мира огненного, фантастического.

Огромный пролет мартеновского цеха бушевал ослепительным огнем — в открытом квадрате ближайшей печи неистово вихрилось белое пламя; оно полыхало и над огромным обугленным ковшом, который медленно двигался над железнодорожными рельсами, двигался прямо на Макара, весь — ярость немыслимого накала, вместилище чудовищных стихий. Словно бы крылья невероятного размаха, могучие и одновременно призрачные, трепыхались и бились под высоченными сводами здания, и смутные тени всполошенно мчались по стенам, по стеклам окон, по пыльной земле — падали, взлетали, рушились от вспышек, росплесков, сполохов света, а там, у распахнутого квадрата печи, за которым бурлила кипящая сталь, спокойно стоял человек, опираясь на длинный металлический стержень…

Первым порывом Макара было — крикнуть этому человеку, чтобы поостерегся огня, чтобы посторонился бурлящего жерла печи, но огонь вдруг ударил откуда-то сверху и одновременно со стороны — раскаленной поземкой завьюжился у самых ног Макара, и, уже не помня себя, только слыша испуганные возгласы друзей кубанцев, Мазай шарахнул из цеха через порог, а потом, оглядевшись, понял, что ничего особенного не случилось.

Старому мастеру цеха Ивану Семеновичу Боровлеву кто-то не без ехидства доложил, что к нему прибыло молодое подкрепление: парни, мол, на подбор, однако очень стеснительные, топчутся у двери, а войти не решаются.

— Приведите их сюда, — приказал Иван Семенович. — Застенчивость — не трусость, а скорей уважительность. Я просил подобрать мне для резерва надежных парней: это они, как видно, и явились.

Еще через десять минут Боровлеву сообщили, что в цех молодцев кубанцев и мостовым краном не затащить и что они ждут его для переговоров на свежем воздухе, в холодке.

Человек постоянно занятый, деловитый, в меру суровый, Боровлев ругнулся в сердцах, что с ним иногда случалось, но молодым подкреплением все же заинтересовался и вышел к станичникам за ворота.

Надо сказать, что в те памятные тридцатые годы старый опытный сталевар Иван Боровлев был в среде металлургов Украины знаменит по заслугам. А человеку знаменитому зачастую, как известно, свойственны отдельные резкие черты. О Боровлеве говорили: крут и завзят. Он и внешне выглядел сдержанно разгневанным. Быть может, суровая профессия так закалила его характер, что посторонним казалось — к мастеру и не подступись. А близкие знали: в глубине души он был человеком отзывчивым и добрым.

— Что ж, давайте, наверное, хлопцы, знакомиться? — спросил он запросто, но уважительно, подавая каждому из пятерых крепкую, горячую, черную от копоти и мазута руку. — Вы чего ж это — в дверь, да сразу и обратно? Может, подумалось, что тесно, так цех у нас большой, и места предостаточно, и светло у нас, и тепло.

Парни переглянулись и ничего не ответили, а мастер усмехнулся и сказал:

— Человеку новому тут, конечно, не хитро и растеряться. Я сам поначалу робел. Однако сталеварами не рождаются, и огонь для всех одинаков — и для тебя, — он кивнул на Макара, — и для меня.

— Мы не робеем, — сказал Макар. — Только у вас тут, как на пожаре. Сунулись в двери, а кругом горит. Что поделаешь, если страшно?

Мастер не засмеялся, не стал вышучивать простака; понимающе кивнул, развел руками.

— Верно, станичник, кругом горит. В общем, настоящий пожар. А мы его еще лютее раздуваем! Такова работа. И человек привыкает. Да, человек привыкает и к огню. Больше того, человек дружит с огнем, и ему очень нужна эта дружба.

Парни по-прежнему скучно молчали, и мастер, наверное, без труда разгадывал их мысли: уже не впервые такие молодцы топтались у входа в цех, даже горячо принимались за роботу, а потом через денек, через другой бесследно исчезали из общежития. Вот почему Иван Боровлев уже давно размышлял над задачей, как же привлечь таких «Микул Селяниновичей» к трудным огненным делам у мартенов, как передать им свое призвание?

Пробудить интерес — это значило, как он думал, помочь молодому рабочему осознать значительность и ответственность доверенного ему дела. Вывести человека из круга маленьких личных забот сначала в масштаб интересов бригады, потом смены в мартеновском цехе. Здесь человека и действительно испытывают огнем, и даже сильная воля может поколебаться, если ее вовремя не поддержать. Поэтому Боровлев и разметил как бы ступени посвящения в сталевары, и, вопреки возражениям хозяйственников, сумел свою идею отстоять.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии