Сочинения Иосифа Бродского. Том VII

Вот именно, господин Президент. Честное слово, я не вижу впереди ничего, кроме животных. Сочетание человеческого облика со звериными нравами меня не устраивает — как, впрочем, и наоборот. Я — за чистоту эволюционной теории, не говоря — практики. Для меня будущее — абсолютная свобода, и леопард, если угодно, моя утопия. Кроме того, распространен в Китае, Индии, Средней Азии и в Северной Африке. Встречается в живописи и в скульптуре, не говоря в геральдике. Говоря о прошлом,

Помпей и Цезарь Август ввозили их в Рим. Поэтому я сейчас штудирую латынь.

Похвально-похвально. Но что будет с твоим французским, английским, немецким? Не считая славянских, не считая местного? У тебя все-таки дипломы. И по музыковедению тоже.

Для этого, господин Президент, существует подсознание. В просторечии — память. Расположено у человека в мозжечке, точней в гипоталамусе, то есть редуцированный хвост. У леопарда, как я сказала, он достигает 90 см.

Так-с. И когда предполагаешь озвереть окончательно? То есть — подать заявление об уходе?

Учитывая темпы тренинга, господин Президент, к следующим выборам.

Даже если меня переизберут?

Боюсь, что да.

О-кей, спасибо за предупреждение. Ступай переводи.

Слушаюсь. (Медведю.) А ну одзынь, грызло! РРРРРРРР-РРРРР!

Медведь в ужасе отшатывается. Той же пружинистой походкой Матильда уходит.

Н-да, разница поколений.

Нам увядать, а им цвести.

Спятила, видать.

Все-таки напряжение.

Просто показатель всеобщего озверения.

Ну, это ты, Густав, хватил!

Да? А на стадион кто валит?

Так это же толпа. Демонстрация.

По-вашему, толпа — демонстрация, а по-нашему — стадо.

Ну, если приглядываться...

Вот именно! Носороги, бараны, буйволы.

Козлы!

И все прут куда-то! Мешают транспорту. Мне моего пуделя...

Транспорту?! А транспорт что такое? Особенно издали?

Четырехколесное, извивающееся...

Не говоря такси. Всё пятнистое.

Действительно озверение.

Вот она и нахваталась.

Поразительно, что у них еще возникают разногласия.

Козел барана за животное не считает!

Не что иное, как национализм.

Скорее — расизм.

Во всяком случае — шовинизм.

Дай им волю, они все между собою перегрызутся.

А ничего она Топтыгина отшила, а?

Ага! Получается.

Тем более, что — неодушевленный.

Это на тебя, Цецилия, он неодушевленный, а на Матильду..

Петрооович!

Чего «Петрооович»? Вон у него — эрекция.

Петрович, да это же камера.

Какая разница!

А такая, что — постоянная.

Подумаешь! Постоянная камера. Экая невидаль.

«Подумаешь»? Непрерывная трансляция! Иногда — крупным планом! Крупным — общим, крупным — обшим.

Забыла ты, видать, Цецилия, как это делается.

Петрович, как вы смеете!

Поцелуй «в диафрагму».

В самом деле, Петрович...

Ааа... (Машет рукой.) Сидят они небось сейчас там, на Западе, смотрят на экран и лыбятся. А на экране — мы.

Н-да, этого им не понять.

Этого, Густав, никому не понять.

Пауза.

С другой стороны, им виднее.

Хотя и перебивается рекламой.

А еще говорила — постоянная.

Постоянная, но перебивается рекламой!

Может, раздеться до трусов и показать им «корнфлекс»?

Или — кетчуп.

Это только собьет их с толку.

Тем лучше.

Чем лучше-то, Петрович?

А тем, что если нам происходящее непонятно, то им и не должно.

Что ж, пожалуй, это единственный доступный нам в данный момент способ поменяться местами...

При этих словах все четверо плюс фиксирующий эту сцену Медведь приближаются к рампе, держа в руках кто — пакет «корнфлекса», кто — бутылку кетчупа, кто — блок «Мальборо» и т. д. Пантомима — жестикуляция и оскал — рекламы, секунд на 30. Некоторое время смотрят в зал.

Видишь что-нибудь? -Нет.

А ты, Петрович?

Снег идет. Или это — помехи?

Помехи могут быть только у них. У нас — снег.

Разбредаются по своим местам.

Не думаю, что мы можем им что-либо продать.

Н-да, не с нашими внешними данными.

Даже ихнюю собственную продукцию.

Не говоря — отечественную.

Но и купить ничего не можем.

Это, пожалуй, утешение.

Н-да, рокировка не удалась.

Зато пат.

Остаются только займы.

С чудовищными процентами.

Я и говорю — пат.

Десять процентов — чудовищно? Ты считаешь, Густав, что наши десять процентов чудовищно?

Да я не про вас — эээээээ — нас говорю. Про нацию.

Но им же девяносто процентов остается!

Да, но девяносто-то эти процентов под двадцать процентов ссужаются! Нации их никогда не выплатить. Ни в этом поколении, ни в следующем. Даже если мы станем размножаться, как кролики. Петрович прав: действительно пат.

Тогда, может, не оставлять им девяносто процентов? Не обременять нацию? Оставим им восемьдесят — хотя даже это многовато... Оставим им семьдесят, а, чтоб бабам не надрываться? В конце концов, тридцать процентов мы можем взять на себя. Да и компьютеру проще будет. Как думаешь, Базиль Модестыч?

Вообще-то грех отнимать у народа плотские радости. Особенно при демократии...

Так это же не демократия отнимает, а Бундесбанк!

Обсудим на завтрашнем заседании. Поздно уже...

Ах, я всегда мечтала, чтобы у меня был плавательный бассейн. Дно можно выложить мозаикой, как древние римляне. А еще лучше — большой телевизионный экран. Плаваешь и новости смотришь. Или — кино.

Завтра, завтра все обсудим, Цецилия... Матильдааааа!