Собственность зверя

Снегоход тронулся, и в лицо ударил холодный ветер. Я опустила на глаза маску и натянула капюшон. Понятия не имела, к чему это все приведет. Найти целого папу вместо его свитера могло бы показаться удачей, о вряд ли ей было. Я понятия не имела, какой он человек. Да и зверь — тоже.

***

Я гнал по пустоши, вцепившись в руль, будто пытался убежать… Только как, если то, от чего бежал, сидело позади? Пока стоял от нее на расстоянии, было легко — надавить, усадить в снегоход и установить свои правила. Но когда подошел ближе, чтобы пристегнуть, мне в грудь будто выстрелил кто, и дыру заполнило жгучим пламенем…

Это ее я видел во сне. Это ею пахли простыни в той комнате! Это она не дает мне жить воспоминаниями о себе! И взгляд этот я уже видел раньше… Эта девчонка точно знает все.

Я стискивал зубы, надеясь, что наваждение пройдет, ветер выбьет из головы туман и остудит мысли. Но стоило слуху уловить позади ее крик, жар подскочил к горлу и выбил воздух из легких. Я сбавил скорость и остановился. Впереди возвышалось подножие гор, и нам предстояло взять правее…

— Прости, можно передохнуть? — отстегнулась она. — Чаю выпить… Я не завтракала.

Я обернулся, не подумав, и, зло дыша, залип на тонкой фигуре в белом комбезе. Она пахла теперь даже с расстояния. Как же захотелось курить! Хоть немного бы забил ноздри другим запахом! Но, к несчастью, я давно бросил. А девчонка самозабвенно расчехляла свой рюкзак.

— Будешь чай?

Я только отвернулся, стиснув зубы:

— У тебя пять минут.

— За пять минут я не успею.

— Твои проблемы.

Она помолчала позади, и я уже думал, заткнулась.

— Твои проблемы — не моих рук дело, — заявила вдруг.

— Неужели? — повернул к ней голову.

— Я пыталась тебя спасти.

И посмотрела на меня так уверенно и серьезно, что в другой ситуации меня бы это, может, и заинтересовало. Но сейчас грудь сдавило знакомой жаждой, и та ударила в живот горячей волной. Я вообще не мог думать в ее присутствии и вспомнить, чего от нее хотел. Потому что все больше хотел одного…

— Рот закрой, — рявкнул грубо. — Две минуты.

А сам зачерпнул снега и протер лицо. Я буду гнать снегоход всю ночь, лишь бы побыстрее в моем распоряжении появилась стенка, к которой припру девчонку…

…Но планы мои ей не понравились. Когда начало темнеть, она встала в позу… чуть не плача.

— Я не могу больше! — доносились в спину ее крики. И в груди все же шевельнулась жалость — она день не разгибается в кресле.

Жалость… Давно забытое слово в этих местах, и даже те, кто приходят издалека, перестают отдавать ему должное. А я вдруг вспомнил. Свернул в сторону своей обычной стоянки под защиту скалы и уже через полчаса соскочил со снегохода.

Она слезла следом:

— Спасибо! — хрипотца в ее голосе не позволила язвительности расцвести в полной мере.

Я молча осмотрелся и прошел к прицепу. Не было времени принюхаться — не хотел чувствовать запах девушки. Стащил палатку в чехле и принялся за установку. Слышал — снова взялась за термос. Наверное, и проголодалась… Стоило тряхнуть башкой, чтобы выбить из нее несуразные мысли. Какое мне дело? Ей было дело, когда я торчал там — в клетке на базе? Спасительница…

От злости дело спорилось быстрее — через полчаса утепленная палатка уже грелась теплопушкой. Я повесил внутри светильники, разложил кровать. Ей. Спать с ней в одном пространстве казалось не то что невозможным, а фатальным. Хотя какая-то другая сущность довольно взирала на то, как девчонка юркает за полог. Прячется в мое жилье. Вся она — моя…

Я зарычал, недовольный подсказками. Мой зверь сходил с ума? С чего ты взял, идиот, что она — твоя? Кто так задурил твою голову?

Я скинул чехол в прицеп, зло стиснув зубы. То, что отношения с людьми возможны, я знал…

…но стоило закрыть глаза, и память ставила шерсть дыбом на загривке от воспоминаний…

Начало собственной жизни не задалось. Я рос в стае белоглазых тварей — помесей на редкость жутких людей с волками. Не было в них ничего ни человеческого, ни животного. Год за годом я видел кровавый снег во сне и стеклянные глаза матери, глядящие в небо.

Но волю к свободе сломать несложно. И я жил вопреки жажде смерти, обеспечивая стаю убийц неприкосновенностью перед другими такими же тварями. Климптон стоял на границе самого красивого уголка мира снаружи и самого ужасного — в глубине.

Я никогда больше не подхожу к лесам в низине, предпочитая бродить в самой холодной части материка. Рывок на свободу едва не стоил жизни, и больше я не испытывал шкуру на прочность.

До этого времени.

Я не позволю кому бы то ни было прогибать меня под себя и угрожать смертью…

— Прости, я не знаю твоего имени… Ты будешь есть?

Я прикрыл глаза, замирая к ней спиной. Внутри все дернулось в ее сторону, но я остался стоять, будто примороженный.

— Тепло не выпускай, — глухо прорычал, оборачиваясь. А она и не выпускала. Стояла перед плотно опущенным пологом с чашкой горячего чая. — Не надо мне казаться милой.

— Я не планировала казаться тебе милой, — устало качнула она головой. — Мне просто страшно, что ты уйдешь.

Я сощурился на нее недоуменно. Она боится, что я ее тут брошу?