– Только не говорите, что и публикацию в журнале тоже подстроили вы, – мрачно заметил я.
– Нет, это просто счастливый случай. Все одно к одному, прямо как предопределение какое-то. Но, между прочим, начало всему положил именно ваш дядя. Он перестарался, внушая, что вы лучше и талантливей всех прочих…
– Дядя никогда такого не говорил! – вспыхнул я.
– А не надо было много говорить. Печальные обстоятельства вашей жизни заставили одинокого Василия Львовича воспринимать любую мелочь, связанную с вами, с большим знаком «плюс»! Там, где обычного ребенка просто похвалили бы, сироту превознесут. Будь живы ваши родители, они бы более критично отнеслись к деяниям своего отпрыска…
– Замолчите, вы!!!
Я был вне себя от негодования. Этот гнус опять пытался задеть моё самолюбие. Но, если в первый раз, ему это удалось, то теперь, зная каков он сам, я не желал выслушивать лицемерные нравоучения. И, уж конечно, не мог позволить, чтобы Гольданцев, своим грязным языком, цеплял память о моих родителях и дяде.
– А-а вам не нравится, – с явным удовольствием протянул Гольданцев. – Почему же вы решили, что мне будет приятно слышать от вас.., – он сделал пренебрежительный жест в мою сторону, – … как бесполезен и ничтожен я был в глазах моего отца! Причем, узнать это от племянника человека, который и заставил отца так отдалиться от меня! Думаете, я не замечал, что не нравлюсь вашему дяде? Думаете, не представляю, ЧТО он мог обо мне понаписать?! О-о-о! Это я хорошо могу представить! Я и сам ненавидел его не меньше, и вас заодно… Ещё бы, куда мне было до вас, такого гениального! А ведь отец хотел мне довериться. Он только ждал удобного случая, когда не будет мешаться ваш драгоценный дядюшка…
Лицо Гольданцева вдруг перекосилось, в глазах появился странный, фанатичный блеск. И мне, глядя на него, сделалось жутковато.
– Ненавижу тебя! – прошипел он. – Даже сейчас хочешь показать свое превосходство – дескать, мне тайну доверить не побоялись, потому что я честнее и порядочнее. А в чем порядочность? В чем честность? Ты обманул меня! Воспользовался эликсиром, а платить за него не собираешься! Нечего сказать, очень благородно! Но и я не доверчивый лопух. Кое в чем подстраховался! Твой эликсир через пару дней совершенно выдохнется, и…
– Пусть выдыхается, – бросил я, поворачиваясь к выходу.
– Ох, не спешите, Александр Сергеевич! – бросился за мной Гольданцев. – Ведь тогда за дневником придут другие люди! Не те трусливые отморозки, что грабили Паневину, о нет! Те даже ударить как следует не смогли, а эти убьют, не моргнув глазом. Этих антикварная мишура не интересует. Они вложили гигантские деньги в создание Абсолютного эликсира, который можно запустить в производство, а это значит, что он должен быть безопасным! И, даже если дневник действительно сожжен, (в чем я, кстати, сильно сомневаюсь), они сумеют выбить формулу нейтрализатора из любой головы, в которой есть глаза, видевшие её!
Так вот в чем дело!
Вот откуда этот «научный» энтузиазм!
Обычное «купи-продай», только за гигантские деньги… Правы были и Олег Александрович, и мой дядя – такому, как этот Коля их честный взгляд на вещи даже не снился.
Хотелось плюнуть Гольданцеву в лицо и уйти, но он загораживал дорогу.
– Это вы сейчас хорохоритесь, Александр Сергеевич, потому что ещё не знаете всех способов воздействия… А они ужасны, поверьте! Я могу ненавидеть вас, но ТАКОГО не пожелаю даже врагу. Есть же ведь простой и безболезненный выход…
Гольданцев бросился к столу и схватил два небольших пузырька.
– Вот! – воскликнул он, потрясая то одним, то другим. – Здесь, настоящий эликсир «совести», стойкий, без обмана, а здесь – гарантия вашей безопасности, после того, как формула нейтрализатора перейдет в наши руки. Этот состав защитит вас от любого нападения! Ходите в любое время по самым страшным закоулкам, и ни одна собака вас не тронет…
Я смотрел на Гольданцева, не скрывая ни презрения, ни отвращения. Неужели он считает меня таким глупцом и всерьез надеется что-то получить?
Усмехнувшись и не считая необходимым что-либо объяснять, я пошел к выходу. И тут случилось самое непредсказуемое – Гольданцев бросился на меня! Сам! Рыча что-то вроде: «Ты слишком трус, чтобы сжечь! Дневник где-то у тебя…».
Дальше все помнится мелькающим, пыхтящим, воняющим потом, отвратительным месивом. Даже сейчас, желая хоть как-то связно восстановить в памяти фрагменты этой, то ли драки, то ли неумелой возни, не могу ничего вспомнить. Только одно отпечаталось в памяти, как дурной сон: упрямо сцепившееся, давящее друг друга локтями и коленями.., короткая боль в руке.., слюнявый до тошноты, укус.., вспышка бешенства, темнота в глазах.., потом перекошенное лицо Гольданцева, его разинутый рот, который с двух сторон сжимают мои пальцы.., легкость в плече, полет, удар, хруст… И все стихло.