Собрание сочинений. Врата времени

Бледный, слабый и отощавший, похожий скорее на тень прежнего О’Брайена, он все-таки сумел справиться с болезнью. Ту Хокс так и не понял, была ли тому причиной природная живучесть ирландца, или сыграли роль таблетки санитара; возможно, помогло и то и другое. Не исключено, что свалившая О’Брайена болезнь вовсе и не была малярией. Так или иначе, он поднялся на ноги – и только это имело значение!

7

Поезд встретила бушевавшая над полуночным Эстокуа гроза. Лежа в темноте теплушки, Ту Хокс сквозь узкие щели окошек под самой крышей видел только ослепительные вспышки ветвящихся молний.

После томительных часов ожидания Ту Хокса вытолкнули из вагона, накинули на глаза повязку и связали руки за спиной. Оскальзываясь в чмокающей под ногами грязи, он сделал несколько нерешительных шагов, тяжело влез в машину, подбадриваемый ударами, и, прислонившись к борту, опустился на скамью. Рядом, задев лейтенанта плечом, грузно плюхнулся связанный О’Брайен. Барабанная дробь дождя над головой подсказала, что их везут в крытой машине.

– Куда они волокут нас? – Голос сержанта прозвучал слабо и безнадежно.

Ту Хокс ответил, что вероятнее всего – на допрос. Ему очень хотелось верить, что цивилизация в какой-то мере смягчила принятые у индейцев методы обращения с пленными. Впрочем, кто сказал, что «цивилизованность» исключает жестокость? Ту Хокс достаточно хорошо знал историю собственного мира и не забыл, как цивилизованные народы двадцатого столетия обращались с покоренными народами и побежденными врагами; их методы были ничуть не гуманнее варварских обычаев древности и средневековья.

Минут через пятнадцать машина остановилась. Те же грубые руки сдернули О’Брайена и Ту Хокса со скамьи, накинули им на шеи петли и повели куда-то – сперва вверх по лестнице, потом по длинному коридору и снова по лестнице, круто уходившей вниз. Ту Хокс молчал, О’Брайен тихо ругался. Рывок петли на шее заставил их остановиться. Заскрежетала дверь, и их толкнули вперед. Спустя мгновение кто-то сорвал повязки. В глаза ударил яркий свет висевшей под потолком голой электрической лампы.

На секунду ослепленный, Ту Хокс моргнул, сгоняя слезу. Они находились в комнате с высоким потолком и унылыми неоштукатуренными стенами, сложенными из блоков темного гранита. Лампа над головой погасла. Вспыхнула другая, настольная, развернутая прямо в лицо пленникам. У стола стояли несколько людей, затянутых в одинаковую темно-серую форму, с одинаковыми короткими стрижками и холеными руками.

Увы, Ту Хокс не ошибся: их действительно привели на допрос. И столь же увы, им совершенно не в чем было признаваться. Правда была настолько невероятной, что дознаватели не смогут поверить ни единому слову. Их рассказ они сочтут всего лишь неумной выдумкой одуревших от ужаса перкунианских шпионов. Да и чего еще можно было ожидать? Разве было бы иначе, попадись человек из этого мира в руки контрразведки на Земле Ту Хокса? Никакой контрразведчик – ни американец, ни гестаповец – не поверил бы подобному бреду. Да что там – и сам Ту Хокс не поверил бы…

И все же Ту Хоксу пришлось говорить. Молчание на допросах обходится дороже любого вздора. А серые следователи знали толк в методах дознания. О’Брайену еще повезло, если вообще тут можно было говорить о везении: вконец измотанный болезнью, он почти в самом начале допроса потерял сознание. О притворстве не могло быть и речи – серые профессионалы поняли это быстро, и ирландца за ноги выволокли прочь. Теперь вся энергия и изощренная изобретательность серых мундиров обратилась на Ту Хокса. То ли они были так твердолобы, то ли им позарез требовался разоблаченный шпион, но пытки продолжались с удвоенной силой, хотя уже давно было ясно: никакой он не перкунианец.

Скрипя зубами, Ту Хокс терпел всё – лишь это могло спасти. В давние времена краснокожие на его Земле чтили мужество у пыточного столба. Изредка сохранивших достоинство врагов даже щадили, а еще реже – принимали в свое племя.

Хватило его, впрочем, ненадолго. Ирокезские предки, молчаливо терпевшие любую боль, огорчились бы за Ту Хокса. Предки могли молчать, петь или даже осыпать своих врагов оскорблениями. Видимо, у них было больше мужества. Лейтенант же просто начал кричать. Крик не мог ни спасти, ни помочь, но дал хоть какой-то выход боли и отчаянию. Да и что можно было сделать еще, валяясь под ногами мучителей?

Шесть раз он терял сознание. Приходил в себя от льющейся в лицо ледяной воды. Снова и снова повторял свою историю и клялся, что каждое сказанное им слово – правда. В конце концов Ту Хокс уже сам перестал понимать, что срывалось с разбитых губ. Но одно он знал твердо: в его криках не было мольбы о пощаде. И наконец, собрав последние силы, Ту Хокс проклял своих истязателей, прохрипев им в лицо, что нельзя терпеть на земле таких ублюдков и как только он сможет добраться до них, месть его будет жестока.

После этого он мог лишь стонать, и вскоре все окружающее словно взорвалось, растворившись в кровавом тумане.