Собрание сочинений в 9 тт. Том 1

Священник беспомощно пошел было за ним, но Гиллиген быстро взбежал наверх. Увидев миссис Пауэрс, старик опустился ей навстречу, в сад.

— С добрым утром, доктор, — ответила она на его приветствие. — А я тут любуюсь вашими цветами. Можно, правда?

— Конечно, конечно, дорогая моя. Старому человеку всегда лестно, когда любуются его цветником. Молодежь обладает великолепной уверенностью, что все должны любоваться ими, их переживаниями. Маленькие девочки и то надевают платья старших сестер, когда тем шьются новые, не потому, что они им действительно нужны, а главным образом для забавы или мечтая покрасоваться перед мужчинами. А когда человек стареет, ему уже не столь важно, каков он сам, много важнее то, — что он делает. А я только и умею хорошо выводить цветы. Во мне, очевидно, сидит какая-то скрытая домовитость — я мечтал состариться среди своих книг, своих роз: пока служит зрение, я бы читал, а потом грелся бы на солнышке. Но, конечно, теперь, с возвращением сына, все это надо отложить. Надо бы вам взглянуть на Дональда сегодня. Вы заметите явное улучшение.

— Не сомневаюсь, — сказала она. Ей хотелось обнять старика, утешить. Но он был такой большой, такой уверенный.

Из-за дома выглядывало дерево, покрытое мелкими беловатыми листками, словно туманом, словно застывшими струйками серебряной воды. С тяжеловесной галантностью ректор предложил руку миссис Пауэрс.

— Не пойти ли нам позавтракать?

Эмми уже успела поставить на стол нарциссы. Красные розы в вазе перекликались с красной клубникой в плоской синей чашке. Ректор пододвинул гостье стул.

— Когда мы одни, Эмми сидит тут, но она никак не склонна сидеть за столом с незнакомыми и вообще с гостями.

Миссис Пауэрс села к столу, и Эмми, появившись на миг, так же внезапно исчезла. Наконец послышались медленные шаги на лестнице. Ректор встал.

— С добрым утром, Дональд! — оказал он.

— Это мой отец?

— Ну да, лейтенант, конечно, он самый… С добрым утром, сэр!

Священник стоял, огромный, скованный, беспомощный, пока Гиллиген помогал Мэгону сесть.

— И миссис Пауэрс тут, лейтенант.

Дональд бросил нерешительный, растерянный взгляд.

— С добрым утром, — сказал он.

Но она не сводила глаз с его отца. Потом уставилась на свою тарелку, чувствуя, как горячая влага проступает под веками. «Что я наделала! — подумала она. — Что я наделала!»

Есть она не могла, как ни старалась. Все время она смотрела, как Мэгон, неловко действуя левой рукой, вглядываясь в тарелку, почти ничего не ест, как Гиллиген с завидным аппетитом орудует вилкой и ножом, а ректор, не дотронувшись до завтрака, в беспросветном отчаянии следит за каждым движением сына.

Опять появилась Эмми, неся новые блюда. Пряча лицо, она неловко поставила все на стол и уже собралась торопливо скрыться, когда ректор, подняв глаза, остановил ее. Она обернулась, оцепенев в смущении и страхе, и низко опустила голову.

— Вот и Эмми, Дональд, — сказал ректор.

Мэгон поднял голову, посмотрел на отца. Потом его растерянный взгляд скользнул по лицу Гиллигена, опустился в тарелку, и его рука медленно поднесла вилку ко рту. Эмми на миг застыла, широко раскрыв черные глаза, и краска медленно схлынула с ее лица. Зажав рот огрубелой, красной рукой, она, спотыкаясь, выбежала из комнаты.

«Больше не могу», — подумала миссис Пауэрс и незаметно для всех, кроме Гиллигена, встала и пошла за Эмми. Скорчившись, закрыв голову красными руками, Эмми рыдала у кухонного стола. «Ужасно неудобная поза. Разве так плачут?» — подумала миссис Пауэрс, обнимая Эмми. Та вскочила, выпрямилась, с испугом глядя на гостью. Лицо ее распухло от слез, исказилось.

— Он со мной не говорит! — всхлипнула она.

— Он родного отца не узнает, Эмми. Не глупи!

Она держала Эмми за локти, от которых пахло хозяйственным мылом. Эмми прижалась к ней.

— Но это же я, я! Он даже не посмотрел на меня! — повторяла Эмми.

«Почему именно — на тебя?» — чуть не сказала гостья, но Эмми глухо плакала, неловко притулившись к ее плечу… А слезы так роднят, общие слезы; прижаться к кому-то, найти опору, когда так долго была опорой другим.»

За окном во вьюнках возился воробей. Прижавшись к Эмми, обняв ее в приливе общего горя, миссис Пауэрс почувствовала теплую соль в горле.

— Господи, Господи Боже мой, — сказала она, сквозь жгучие непривычные слезы.

4

У почты, окруженный кольцом любопытных, стоял ректор — там его и увидал мистер Сондерс. Тут были представители всей интеллигенции города, и к ним прибавились неизбежные случайные зрители, без галстуков, в комбинезонах, в разношерстной одежде, которые, не зная удержу, глазеют на любое происшествие: пойманные самогонщики, негр в эпилептическом припадке или просто игра на губной гармошке притягивают их, как опилки к магниту, в любом южном городишке, да, пожалуй, и в любом северном или западном тоже.

— Да, да, совершенная неожиданность, — говорил ректор. — Я даже не подозревал этого, но его знакомая, с которой он приехал, — он видите ли, еще не совсем здоров, — заранее меня предупредила.

— Он из этих, что на еропланах летают.