Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— Входите, — сказал мистер Джонс («майор» почему-то не идет мне на язык), — входите, пригубим чарочку. — Жаргонные словечки всегда звучали у него чуть-чуть старомодно (как я убедился в дальнейшем), точно он заучивал их по словарям, к тому же не самых последних изданий.

— Вы меня извините, — учтиво ответил ему мистер Смит, — но я не прикасаюсь к алкогольным напиткам.

— Я тоже к ним не прикасаюсь, — сказал Джонс. — Я их пью. — И подкрепил свой ответ действием. — Фамилия Джонс, — добавил он. — Майор Джонс.

— Очень приятно с вами познакомиться, майор. Моя фамилия Смит. Уильям Абель Смит. Моя жена, майор Джонс. — Он обратил ко мне вопросительный взгляд, и тут я сообразил, что теперь дело только за мной.

— Браун, — несмело проговорил я. У меня было такое чувство, будто я неудачно сострил, но никто из них не понял, в чем тут соль.

— Позвоните-ка еще разок, — сказал Джонс, — будьте ласковы. — Он уже возвел меня в ранг своего старого приятеля, и я проследовал к звонку через весь салон, хотя мистер Смит сидел ближе. Правда, в эту минуту он укутывал жену дорожным пледом, несмотря на то что в салоне было тепло. (Возможно, так уж у них повелось в их супружеской жизни.) Вот тогда-то в ответ на заявление Джонса, что нет лучшего средства против морской болезни, чем розовый джин, мистер Смит и провозгласил свое кредо:

— У меня никогда не бывает приступов морской болезни, сэр. Никогда… Я всю жизнь был вегетарианцем.

А его жена поставила точку над «i»:

— Мы проводили кампанию под этим лозунгом.

— Кампанию? — громко переспросил Джонс, как будто это слово разбудило в нем дремлющего майора.

— На президентских выборах сорок восьмого года.

— Вы тоже выставляли свою кандидатуру?

— Увы! Шансов на победу у меня было мало, — с кроткой улыбкой проговорил мистер Смит. — Ведь обе сильные партии…

— Это была демонстрация идеи, — яростным голосом перебила его жена. — Мы выкинули свой флаг.

Джонс молчал. То ли он находился под впечатлением услышанного, то ли, подобно мне, хотел вспомнить, кто тогда были главные соперники. Потом он повторил со вкусом:

— Кандидат в президенты на выборах сорок восьмого года. — И добавил: — Горжусь таким знакомством.

— Мы не проводили организованной кампании, — сказала миссис Смит. — Это нам не по средствам. И все-таки за нас подали свыше десяти тысяч голосов.

— Я даже предполагать не мог, что нам окажут такую поддержку, — сказал Кандидат в президенты.

— Мы заняли не самое последнее место. Там был один кандидат… он имел какое-то отношение к сельскому хозяйству. Верно, голубчик?

— Да, но я не помню точно, как называется их партия. Он, кажется, последователь Генри Джорджа ^{7}.

— А я-то думал, что только республиканцы и демократы выставляли тогда кандидатов, — сказал я. — Ах да! Там, кажется, еще участвовал кто-то от социалистов?

— Вокруг съездов этих партий создают шумиху, — сказала миссис Смит, — хотя это пошлейший цирк. Вы можете вообразить мистера Смита в сопровождении отряда девиц с барабанами?

— В президенты может баллотироваться каждый, — смиренно и мягко пояснил Кандидат. — Нашей демократии есть чем гордиться. И знаете ли, этот жизненный опыт имел для меня огромное значение. Огромное! Я никогда его не забуду.

2

Суденышко наше было совсем маленькое. Оно могло вместить, кажется, не больше четырнадцати пассажиров, и все-таки «Медея» была отнюдь не переполнена. Туристский сезон подходил к концу, и вообще остров, куда мы ехали, уже не привлекал к себе туристов.

Среди пассажиров «Медеи» был элегантно одетый негр, щеголявший очень высоким белым воротничком, крахмальными манжетами и золотой оправой очков. Ехал он в Санто-Доминго, держался сам по себе, а за столом отвечал на вопросы односложными словами — вежливо и двусмысленно. Так, например, когда я поинтересовался, какой основной груз капитан берет в Трухильо ^{8} — и поправился: «Извините. В Санто-Доминго», — он важно склонил голову и сказал: «Да». Сам он никого ни о чем не спрашивал, и его сдержанность как бы служила укором нашему праздному любопытству. Еще у нас на борту был коммивояжер фармацевтической фирмы — уж не помню, почему он ехал пароходом, а не летел. Я тогда не сомневался, что выставленная им причина не настоящая и что он страдает болезнью сердца, но умалчивает об этом. Кожа у него на лице была как туго натянутая бумага, туловище несуразно большое, по сравнению с головой, и он подолгу отлеживался на своей койке.