Собрание сочинений: В 12 т. Т. 3: Собака Баскервилей

Эта пародия, лучшая среди бесчисленных образцов этого жанра, может служить примером не только остроумия ее автора, но и его беспримерного мужества, поскольку она была написана сразу же после нашего с ним совместного провала, о котором мы оба глубоко скорбели. Нет ничего более жалкого, нежели провал в театре, поскольку на ваших глазах страдает множество людей, помогавших вам в работе. К счастью, ничего подобного со мной больше не повторилось, не сомневаюсь, что и Барри может сказать о себе точно так же.

Прежде чем оставить тему воплощений Холмса, должен сказать, что они все, в том числе рисованные, чрезвычайно далеки от моего собственного представления об этом человеке. Я видел его очень высоким, «более шести футов росту, и таким худым, что он казался от этого еще выше», как сказано в «Этюде в багровых тонах». Далее, я видел худое, узкое как бритва лицо с крупным ястребиным носом и небольшими, близко поставленными глазами. Таким он мне рисовался в воображении. Случилось, однако, что у бедняги Сидни Пэджета, которому до его преждевременной кончины принадлежали все портреты моего героя, был младший брат, если не ошибаюсь — Уолтер, который и служил ему натурщиком. Симпатичный Уолтер вытеснил моего более мужественного, но менее привлекательного Шерлока, в том числе и в дамских сердцах. Сценическое воплощение унаследовало традицию, рожденную художником.

Кино не сразу обратилось к моим рассказам, но, утряся со временем финансовую сторону дела с французской компанией, которая видела в них золотую жилу, и выторговав себе небольшую сумму за право экранизации, я радостно ступил на эту стезю. Впоследствии, однако, мне пришлось выкупить право на постановку, заплатив за него в десять раз дороже, чем получил сам, так что сделка обернулась для меня мероприятием разорительным. Теперь мои рассказы ставят на студии «Столл компани» с Эйли Норвудом в роли Холмса, и эти фильмы стоят вложенных в них затрат. Норвуд сыграл эту роль еще и на сцене, снискав одобрение лондонской публики. Он обладает тем редкостным свойством, которое иначе как магнетизмом не назовешь и которое заставляет зрителей затаив дыхание следить за актером даже тогда, когда он как будто совершенно бездействует. Его немигающий взгляд держит зрителей в напряженном ожидании; кроме того, ему дан несравненный дар перевоплощения. У меня есть единственное критическое замечание: в этих фильмах вовсю используются телефоны, автомобили и прочие роскошества, о которых мой викторианский Холмс и мечтать не мог.

Мне часто задают вопрос, знаю ли я, чем кончится та или иная история с Холмсом до того, как начну ее. Конечно да. Нельзя же вести корабль, не зная направления. Первым делом необходимо разобраться с общим замыслом. Уяснив ключевую идею, нужно ее как следует замаскировать и всячески подчеркивать то, что может навести публику на ложный путь. Холмсу же предстоит прозревать ошибочность неправильных решений и с той или иной степенью драматизма выходить на верную дорогу, будучи при этом в состоянии объяснить и оправдать каждый шаг. Он демонстрирует свои способности в том, что южноамериканцы стали теперь звать «шерлокхолмитос», имея в виду его проницательные дедуктивные суждения, которые часто никак не соотносятся с существом дела, но производят на публику огромное впечатление. Такой же эффект достигается и за счет рассыпанных тут и там ссылок на разные прочие случаи, в которых Холмсу якобы приходится разбираться. Бог весть сколькими заголовками нашпиговал я — как бы невзначай — свои истории и сколько читателей умоляли меня удовлетворить их любопытство по поводу «Риголетто и его жуткой жены», «Приключений Утомленного Капитана», «Удивительного происшествия с семейством Паттерсон на острове Уффа». Лишь раз или два, как, например, во «Втором пятне» — одной из моих, как я считаю, самых аккуратно скроенных историй, — я использовал название, под которым несколькими годами раньше я действительно написал рассказ.

Время от времени в разных частях света возникают вопросы по поводу тех или иных историй. В «Случае в интернате» Холмс вскользь замечает, что по следу велосипедного колеса на влажном мху можно определить, в каком направлении он ведет. Об этом было высказано столько авторитетных суждений — от сочувствующих до гневных, — что я сам сел на велосипед и испробовал ситуацию на себе. Я предполагал, что из того, как след заднего колеса накладывается относительно переднего, при условии, что машина двигается не по идеальной прямой, можно судить, в какую сторону она едет. Выяснилось, однако, что правы были мои корреспонденты, а я заблуждался, поскольку следы ложились одинаковым образом, независимо от того, ехал я туда или обратно. Разгадка же, которой воспользовался Холмс, к этой детали отношения не имела: она состояла в том, что на неровной болотистой почве колеса оставляют более глубокую колею на подъеме и помельче на спуске, так что его мудрая проницательность никоим образом не была поколеблена.