Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 6

Эпонина сделала последнюю попытку.

- Ну и что ж! - сказала она. - Там совсем бедные люди, это домишко, где не найдешь ни одного су.

- Пошла к черту! - вскричал Тенардье. - Когда мы перевернем весь дом вверх дном, тогда мы тебе скажем, что там есть: рыжики, беляки или медный звон.

Он оттолкнул ее, чтобы пройти вперед.

- Господин Монпарнас, дружочек, - сказала Эпонина, - вы такой славный малый, прошу вас, не ходите туда!

- Берегись, напорешься на нож! - ответил Монпарнас.

Тенардье свойственным ему решительным тоном заявил:

- Проваливай, бесовка, и предоставь мужчинам делать свое дело.

Эпонина отпустила руку Монпарнаса, за которую она снова было уцепилась.

- Значит, вы хотите войти в этот дом? - спросила она.

- Только сунуть нос! - ухмыляясь, заметил чревовещатель.

Тогда она прислонилась спиной к решетке, став лицом к вооруженным до зубов бандитам, которым ночь придавала сходство с демонами, и тихим твердым голосом сказала:

- Ну, а я не хочу.

Они остолбенели от изумления. Чревовещатель, однако, все еще посмеивался. Она заговорила снова:

- Друзья! Слушайте меня внимательно. Не в том дело. Теперь я вам скажу. Если вы войдете в сад, если дотронетесь до решетки, я закричу, начну стучать в ворота, подыму народ, кликну полицейских, сделаю так, что вас захватят всех шестерых.

- С нее станется, - тихо сказал Тенардье Брюжону и чревовещателю.

Она тряхнула головой и прибавила:

- Начиная с моего папеньки!

Тенардье подошел к ней.

- Подальше от меня, старикан! - предупредила она.

Он отступил, ворча сквозь зубы: «Какая муха ее укусила?» И прибавил:

- Сука!

Она засмеялась злобным смехом.

- Как вам угодно, а все-таки вы не войдете. Я не сука, потому что я дочь волка. Вас шестеро, но что мне до того? Вы мужчины. Ну так вот: я женщина. И я вас не боюсь, не думайте. Говорят вам: вы - не войдете в этот дом, потому что мне это не нравится. Только подойдите, я залаю. Я вам уже объяснила: кэб - это я. Плевать мне на вас на всех. Идите своей дорогой, вы мне надоели! Проваливайте, куда хотите, а сюда не являйтесь, я запрещаю вам! Вы меня ножом, а я вас туфлей, мне все равно. Ну-ка попробуйте, подойдите! Расхохотавшись, она шагнула навстречу бандитам; вид ее был ужасен.

- Ей-ей, не боюсь! Все одно, нынче летом мне голодать, а зимою мерзнуть. Просто смех с этим дурачьем - мужчинами! Они думают, что их может бояться девка! Бояться - чего? Как бы не так! Это потому, что ваши кривляки-любовницы лезут со страху под кровать, когда вы рычите, так что ли? А я не таковская, ничего не боюсь!

Эпонина уставилась на Тенардье.

- Даже вас, папаша! - сказала она и, обведя бандитов горящими глазами призрака, продолжала:

- Не все ли мне равно, подберут меня завтра, зарезанной моим отцом, на мостовой Плюме, или же найдут через год в сетках Сен-Клу, а то и у Лебяжьего острова среди старых сгнивших пробок и утопленных собак!

Тут она вынуждена была остановиться, припадок сухого кашля потряс ее, дыханье с хрипом вырывалось из узкой и хилой груди.

- Стоит мне только крикнуть, - продолжала она, - сюда прибегут, и - хлоп! Вас только шестеро, а за меня весь народ.

Тенардье двинулся к ней.

- Не подходить! - крикнула она.

Он остановился и кротко сказал ей:

- Ну хорошо, не надо. Я не подойду, только не кричи так громко. Дочка! Значит, ты хочешь помешать нам поработать? Ведь нужно же нам добыть на пропитание. Ты, значит, больше не любишь своего отца?

- Вы мне надоели, - ответила Эпонина.

- Нужно ведь нам, как-никак, жить, есть...

- Подыхайте.

Она уселась на цоколь решетки и запела:

И ручка так нежна,

И ножка так стройна,

А время пропадает...

Облокотившись на колено и подперев ладонью подбородок, она с равнодушным видом покачивала ногой. Сквозь разорванное платье виднелись худые ключицы. Фонарь освещал ее профиль и позу. Трудно было представить себе что-либо более непреклонное и поразительное.

Шесть грабителей, мрачные и озадаченные этой девчонкой, державшей их в страхе, отошли в тень фонарного столба и стали совещаться, пожимая плечами, униженные и рассвирепевшие.

А она спокойно и сурово глядела на них.

- Что-то ей засело в башку, - сказал Бабет. - Есть какая-то причина. Влюблена она, что ли, в хозяина? А все же досадно упустить такой случай. Две женщины, на заднем дворе старик; на окнах неплохие занавески. Старик, должно быть, еврей. Я полагаю, что дельце тут выгодное.

- Ладно, вы все ступайте туда! - вскричал Монпарнас. - Делайте дело. С девчонкой останусь я, а если она шевельнется...

При свете фонаря блеснул открытый нож, вытащенный из рукава.

Тенардье не говорил ни слова, и, видимо, был готов на все.

Брюжон, который слыл у них оракулом и, как известно, «навел на дело», пока еще молчал. Он задумался. У него была слава человека, который ни перед чем не останавливается; всем было известно, что только из удальства он ограбил полицейский пост. Вдобавок он сочинял стихи и песни и поэтому пользовался большим авторитетом.

- А ты что скажешь, Брюжон? - спросил Бабет.

Брюжон с минуту помолчал, потом, повертев головой, решился подать голос: